Чаепитие с призраками

Фелисите уже забыла то липкое ощущение, которым всегда сопровождается присутствие Агонии. В детстве она чувствовала, как большие глаза сестры следят за ней с потолка овчарни, куда бы Фелисите ни пошла, и с завистью пожирают ее. Тогда она на это не сердилась. Ей бы не понравилось прятаться на стропилах, спасаясь от материнского гнева. Маленькая Фелисите принимала ощущение, что в животе что-то сжимается, за сострадание и грусть от того, что ее сестра там, наверху, совсем одна. Она не любила отдаляться от Нани, потому что та нуждалась в ней.

Взрослая Фелисите понимает больше. Она понимает, что на самом деле ее тяготило навязчивое желание сестры украсть ее кожу и надеть на себя. Каждая ласка Кармин вызывала у нее стеснение и стыд. Ей слышался скрежет ногтей Агонии по деревянным балкам.

Спустя тридцать лет осталось только стеснение. И хоть Фелисите уже не ребенок, она все еще не решается стряхнуть пиявку, приставшую к руке. Когда она ложится, слышно, как Агония копошится в гостиной. Когда просыпается, Агония уже встала и кончиком пальца наносит на мебель капли слюны, чтобы вырастить там своих многолепестковых чудовищ. Во время чаепития Агония склоняется над коробками. Сухие листья притягивают ее, как призрака. Фелисите держит свои запасы странночаев подальше от ее рта. Особенно чай из долины Маски, самый сильный, который дозревает сто четырнадцать лет. Его она засунула в самый дальний угол шкафа.

Шкафу, да и вообще всей мебели, не помешало бы второе дно. Фелисите уже не знает, куда спрятать то, что ей дорого и что ее сестра с наслаждением уничтожает. Сначала она повесила на дверцы стенных шкафов замки, но на них сели насекомые и сидели, пока дужки не заржавели и замки не отвалились. Ее лучшего шелкового шейного платка, который Марин привезла из Сучжоу, больше не существует. Через щели в платяном шкафу пробрались пяденицы.

В итоге она накрыла чехлами всю квартиру – паркет, мебель, стены и потолок. И все равно ей по двадцать раз на дню приходится выдергивать корни ползучих растений, которые вырастают повсюду из капелек слюны Агонии.

Ну хоть Анжель-Виктуар счастлива. Ей в радость, что хозяйке пришлось изменить привычный образ жизни. Она никогда не хихикала так неудержимо, как тогда, когда увидела, что Фелисите входит в гостиную в наряде пасечника, чтобы защититься от бабочек, которых выпускает сестра. Потом она замолчала, поняв, что в таких перчатках проводница не сможет приготовить ей чашку чая.

Но Агония продолжала смеяться.

У Фелисите в голове крутятся вопросы: за что ты пытаешься меня наказать, я тридцать лет ждала от тебя вестей, я считала тебя мертвой, я предпочла так считать, а потом появляешься ты, с таким лицом, совсем непохожим на мою сестру, и все разрушаешь, – но она молчит. С тех пор как Агония разлила чай, они почти не разговаривают.

Вместо этого Фелисите концентрируется на корнях цветов, сачках и щитке для лица.

Она идет быстрым шагом по узким улочкам старой Ниццы, по дороге, ведущей на кладбище. Агония не отстает.

В предыдущие два дня Эгонии не разрешалось следовать за ней. Старшая сестра принимает младшую в своем доме. Позволяет мыться. Есть горячую еду. Даже спать в кровати. Именно поэтому Фелисите верит, что Эгония будет вести себя разумно. Будет вежливой. Прежде всего будет молчать.

Но этого недостаточно. Эгония это знает. Даже на ходу она чувствует едкий запах раздражения Фелисите.

Ведьма плюется, брызжет слюной, говорит что попало, смешит призрак графини, лишь бы досадить старшей. Лишь бы сестра, уходя утром, перестала запирать ее на засовы из нержавеющей стали.

Фелисите продержалась два дня.

А на третий наконец согласилась ее выпустить. При условии – Фелисите повторила его раз двадцать, чтобы Эгония запомнила, – что она будет молчать или обзаведется намордником. Если нет, к черту подсказки из дневника. Фелисите будет искать мать сама, а Агония может возвращаться туда, откуда пришла.

Насколько она поняла, они ищут родителей Кармин, то есть своих бабушку и дедушку. Странно. Ей вполне достаточно и той семьи, которая у нее есть. Что бы она делала с бабушкой и дедушкой, похожими на мать?

Запыхавшись, Фелисите добирается до вершины. Прежде чем зайти на кладбище, она переводит дух у балюстрады, глядя, как паромы оставляют шрамы на глади залива.

В первый день она попросила у смотрителя план, возможно путеводитель. Но мужчина, который восседает за своим столом под коронованным орлом, выбрал эту работу потому, что с мертвыми он может спокойно разгадывать судоку. Не затем, чтобы к нему приставали туристы, уверенные, что он знает наизусть все имена, выгравированные на двух тысячах восьмистах могилах.

Фелисите с улыбкой сообщила, где она живет. Дворец Каис-де-Пьерла. Верхний этаж. Смотритель не сразу понял, зачем она дает ему свой адрес. Через три секунды его глаза расширились, и он схватился за телефон.

– Прошу прощения, мадам, – сконфуженно сказал он, положив трубку. – Даже в мэрии ничего не знают. Без даты, без фамилии…