– Зачем ты пришла? – Фелисите поворачивается к Агонии. – Я скажу тебе, чт
С верхушек мавзолеев мягко кивают ангелы. На их склоненных лицах читаются боль и сострадание. О жалости они знают всё. Поскольку целыми днями смотрят, как живые теряют время среди мертвых.
Фелисите разглаживает блузку.
– Я продолжу искать призрак своей матери. Потому что ты права – она мне лгала, и я хочу понять почему. Хочу узнать, я ли ее убила тем, что сказала незадолго до этого, и что она пыталась мне сообщить перед смертью. Что до тебя, я до сих пор не знаю, зачем ты ее ищешь и хочешь ли найти. Прошу только об одном: если останешься, то хотя бы помоги мне.
Эгония хотела бы плюнуть ей в лицо.
Интересно было бы посмотреть, как голодный цветок пускает корни в черепе сестры и из глазниц вырываются черные листья. Вместо этого она плюет на скорбящего херувима, украшающего могилу напротив. Цветок вырастает у него на голове, как нелепая шляпа. Шея скрипит, стиснутая корнями.
Она уже помогла Фелисите. И немало. Стену нашла она. Без стены у них ничего бы не было. Ни единой зацепки. Если бы Эгония умела читать хорошо, как умеет всякий, кто ходил в школу с портфелем, она бы искала слова. Предложения со смыслом. Но она может только замечать линии, похожие на буквы. Иногда очертания какой-нибудь ветки в лесу напоминают ей букву Е, а контуры пруда – изгибы буквы В. И только. Требуется время, чтобы их соотнести. Сложить и получить результат. Возможно, некоторые дети пяти-шести лет, которые бродили там, пока хоронили дедушку, уже видели все, что увидела Эгония, – дети, которые едва научились отличать Г от Т, которым еще нужно как следует подумать над маленькой черточкой, чтобы заметить разницу, – но их никто не послушал. Возможно. Но она останется.
У Фелисите была вся жизнь, чтобы говорить с матерью. Чтобы сказать все слова, которые она хотела. Теперь настала очередь Агонии поговорить с Кармин. Наконец-то ответить испуганной девочке, прячущейся в тени под крышей овчарни.
Когда звучит полуденный выстрел, чтецы делают небольшой перерыв, чтобы съесть пан-банья и нахлобучить шляпы, и возвращаются к расшифровке. Смотритель заглядывает в аллею и наблюдает за ними издалека, но не подходит ближе. Там какое-то пугало, которое действует на него даже лучше, чем на птиц. А задняя стена, которую он давно не мыл, вдруг кажется на удивление чистой. Так что жаловаться смотритель не собирается. Если вздумают вымыть все кладбище – пусть. Особенно когда у него есть новый сборник судоку.
Капельки пота сбегают по спине Фелисите от лопаток к пояснице. На скамейке уже солнце, Морис может обойтись без нее, а вонь от сестры не менее невыносима, чем жара. Фелисите встает и направляется к часовне у входа на кладбище.
Своими охристыми изгибами и зелеными черепичными куполами часовня напоминает огромную старую тыкву. На колоннах и вокруг ставней потрескалась краска. На двери висит табличка с надписью:
Табличка напомнила бы ей листовки марабутов[9]
, если бы она их получала, но марабуты Ниццы знают, что проводница призраков в них не нуждается.Дверь часовни закрыта. Фелисите уже собирается попросить у смотрителя ключ, но вдруг слышит, как кто-то бежит по гравию. Это молодой чтец. Вспотев и задыхаясь, он выпаливает:
– Мадам Фелисите… Мы нашли что-то… на стене…
Она сразу же следует за ним к аллее Альпини.