Чаепитие с призраками

Она спрашивала не сердито, а скорее с любопытством, как будто действительно хотела услышать ответ. Именно поэтому я ответила:

– Нет.

Ведь мне никогда никто не запрещал выходить или входить в любое время. Какое дело было моей матери до того, находилось ли мое тело по одну сторону стены овчарни или по другую? А моему учителю – буду ли я, читая, сидеть на своей скамейке или на траве в горах? Я даже представить не могла, что меня могут заставить где-то находиться или откуда-то уйти. Если бы мне запретили иметь ногти, которые отрастают, это произвело бы на меня схожее впечатление. Видишь, какой наивной я была.

Она посмотрела сквозь свои огромные очки. Я боялась, что библиотекарша меня накажет или отпустит замечание насчет моего вида – взъерошенная, в ночной одежде, – но она смотрела только мне в глаза. А на пижаму даже не взглянула. Видимо, пришла к выводу, что я не понимаю, в чем суть моего преступления, потому что медленно кивнула и пошла в конец комнаты. Толкнула один из книжных шкафов, который открылся, как дверь. За ним были каменные ступени. Затем снова повернулась ко мне:

– Не стой там, как статуэтка святого, пойдем.

Я поспешила за ней по винтовой лестнице, настолько узкой, что приходилось подниматься боком.

Наверху она предложила мне сесть. Я пристроилась на краю подушки и огляделась. Квадратная комната была крошечной, но казалась очень высокой. В ней едва помещалось кресло, на котором я сидела, и еще одно – огромное, обтянутое мятой кожей, – а между ними стоял круглый столик. Далеко над нами, заменяя потолок, вращались и лязгали в тени сотни шестеренок.

Библиотекарь на мгновение скрылась за какой-то дверцей, а затем вернулась с чайником и серебряным подносом. На нем стоял чайный сервиз, такой же, какой был у меня в детстве, но в натуральную величину. Она расставила посуду на столике. Потом вдруг свистнула, подобно экзотической птице, и хлопнула в ладоши, глядя вверх. «Просто сумасшедшая, – подумала я. – Повезло же мне посреди ночи напороться на старуху, у которой не все дома». Она была совсем нестарой – ей едва ли исполнилось тридцать пять, – но, когда тебе всего пятнадцать, тот, кто старше на двадцать лет, кажется развалиной.

Спустя три секунды ей в руки упал заварочный чайник. Да, упал сверху, как голубиный помет, раз – и прямо в руки. Я подняла глаза. И только тогда заметила, что вдоль всех стен, вплоть до самого часового механизма, который терялся в темноте, спали десятки чайников всех форм и цветов, каждый на своей маленькой полочке. Можно было подумать, что это музей чайников, посетители которого летают или ходят по перегородкам.

– Этим маленьким дикарям нужно угодить, – произнесла она улыбаясь. – Когда знаешь, как их приручить, становится проще.

Легко сказать. В последующие месяцы я пыталась. Я провела много ночей, щелкая пальцами и языком, свистя, гудя и щебеча, протянув руки, как блаженный из рождественского вертепа, на случай, если какой-нибудь чайник все же снизойдет до меня. Ничего. Ни один из предметов не послушался. Чайники Марин меня так и не полюбили. Да и мои, если уж на то пошло, не любили меня много лет.

Тот, который только что откликнулся на ее зов, напоминал шею лебедя. Ручка позолочена, остальная поверхность белая. Мадам налила туда немного кипящей воды, высыпала содержимое блюдца, вылила остальной кипяток и положила обе руки на фарфор. Она дышала с закрытыми глазами в течение времени, которое показалось мне бесконечным – стук шестеренок наверху, пар из носика, ее медленные вздохи, – но которое, как я вскоре узнала, точно соответствовало времени заваривания чая тамарекуча, что она готовила для меня. Затем библиотекарша приоткрыла веки и сказала, разливая напиток, который пах мандаринами:

– Ты оттуда. Из долины странных вещей.

Я опустила глаза. Наверное, она почуяла, что от меня все еще пахнет пастушкой.

– Я не говорю, что ты просто родилась там, – продолжала библиотекарша, ставя чайник на место. – Я хочу сказать, что ты оттуда, как и камни с вырезанными рисунками, спирали в скалах и бури, которые они порождают. Ты несешь с собой это место, которое открывает двери между живыми и мертвыми. Твои предки это знали – те, кто проходил через эту долину в самом начале мира, – и они остались там и прижились так хорошо, что некоторые сами стали дверями. Ты тоже, без сомнения. Как тебя зовут?

– Клементина.

Не спрашивай, почему у меня вырвалось именно это имя. Возможно, потому, что чай, которым она меня угостила, пах цитрусовыми. И потом, для нового места мне требовалось новое имя. Имя, от которого не веет ни обязательным счастьем, ни соломой в хлеву, более кислое и сочное, которое лопается, попав на зуб. Именно поэтому мне пришла в голову Клементина.

Но лгать я никогда не умела.

– Это ложь – правда? – спросила она, усмехаясь краем губ, и я покачала головой. – Впрочем, не имеет значения, если тебе нравится это имя. Клементина очень мило. Вдобавок оно начинается с clé, ключа. Подходит девочке, которая не умеет сидеть в своей комнате в интернате.

Я улыбнулась в ответ. Мне оно тоже казалось милым.