Чаепитие с призраками

по воскресеньям будем ходить купаться

в белой

и голубой воде

я стояла посреди комнаты

слева мама

в отчаянии, что я солгала

и уже ее покидаю

мы слышали, как о стекла

бились десятки бабочек

справа дверь, из-за которой доносился

твой голос, так похожий на мой

приглушенный

завораживающий

в конце концов, почему нет

у меня будут сестра, Марин и Массена

и мои поездки в страны чая

выходи, пойдем

весь мир, все его краски в обмен

на мою мать

не через час, не завтра

которой я только что поклялась

идем, не жди утра

что более не брошу ее руки

ты не ответила

бормотала матери слова утешения

а для сестры

которой грозила смерть

не нашла и словечка

лишь молчание

безразличное и затем

шепот из-за двери

Нани

я не могу

брось, Кармин

ты слепая, что ли?

она же снова специально обжигает руку

возможно

но чего ты хочешь

на меня это действует

забери меня в Ниццу, Фелисите, умоляю

или хотя бы дай войти, если меня найдут то прикончат

Нани

это невозможно

а я, если я сожгу руки

ты будешь лечить мои ладони

или ты чувствуешь лишь ту боль, что испытывает мать

в дымоходе

я увидела

два черных крыла

больше, чем у ворона

огромная бабочка искала, куда же ей приземлиться

молчание повисло между нами

и после трех

ударов

сердца

хаос

мама загремела, побежала, заметалась, закричала, принялась ломать все подряд

словно огромный козел по дому забегал

пыталась в панике укрыться от неповоротливого насекомого

чей неуклюжий полет, казалось, говорил

беги

прячься где хочешь

бросай в меня свои сковородки, если тебе от этого легче

у меня полно времени

я поймаю тебя

я жду

я решила, что в этот раз она обрушила бурю на тебя

и заорала твое имя

пока она все крушила

а бабочка медленно следовала за ней по пятам

я скорее схватила две фарфоровые чашки

и чай из Гравьер

дверь наконец открылась

и я думала, что

но нет

створка осталась заперта на цепочку

я налила горячей воды

просунула тебе чашку в щель

ты мне сказала

со страхом в голосе

у тебя никогда не было такого голоса

быстро стань спиной к двери

и выпей половину

я выпила

он был сладким и почти горячим

дай назад

возьми мою

допей остаток

мы обменялись чашками, и я выпила

даже там

даже преданная

даже не понимая, что происходит

я все равно тебе верила и думала, что, может

когда Кармин успокоится

сохрани мою чашку

прошептала ты в щель

теперь быстрее уходи, не выкидывай листья

они будут тебе чернилами, напиши, а еще

уходя

не оборачивайся

дверь закрылась

и больше не открылась

полоса света погасла

вокруг осталась лишь ночь

и крики на ветру

ворон на деревьях жалобно каркнул

я убежала

в ту ночь я не спала

и в следующие тоже

я смотрела в чашку

подолгу

часто

но ты ничего не писала

лес дал мне тот самый дом

с милыми фигурками

нарисованные люди не воняют ненавистью

поначалу я думала

что передержала воду, плохо заварила чай

и Гравьер не сработал

писать тебе

чтобы сказать… что?

слишком поздно, сестра

уже слишком поздно

ничего не осталось

ничего, лишь желчь

молчание

и заросший мхом дом

ты не видела, во что превратилась мама

после той ночи

резко постарела

почти забыла собственное имя

пожелала остаться в опустевшей деревне

мне приходилось ей объяснять

подолгу

часто

что время от времени мне нужно уходить

потому что больше нет

ни хлеба, ни людей на улицах

к чему выходить из чащи, которая меня защищает

там хотя бы никто не дрожит от моих дурацких заклинаний

лишь год спустя я убрала чашку

больше не было бурь

я вновь покрасила волосы

почему моя мать

назвала меня Агонией

словно ребенок, который еще даже не прочел книгу

мама дробится, исчезает

почему это имя

имя-проклятие

ведь, правда же, почему

моя близняшка умерла

иначе она бы вернулась

узнать, как у меня дела

я оставила юность

лишилась всего в одну ночь

оставила горечь в изножье кровати

обвиняя другого во всех своих слабостях

мои прежние обещания

мои беды и бессонные ночи

если бы моя сестра

мне открыла

мне написала

если бы моя сестра вернулась

если бы моя сестра увидела свою мать

ослабевшую и постаревшую

жестокую

хрупкую и безвредную

извращенную

уязвимую, сломленную

притворщицу

если бы моя сестра знала, как я одинока

осиротевшая

почти изголодавшийся призрачный дух

если бы мы могли разделить этот груз на двоих

если бы мы были вместе, она и я

я стала бы другой

чем

не этой одомашненной медведицей

кошмарным механизмом

кем-то иным

кем именно

кто знает?

вечером в день нашего шестнадцатилетия закрылась дверь

в те сотканные из дыма жизни

его клубы могли бы нарисовать гору Яо

до начала пахоты

туман, висящий жемчужинами на серебряных бутонах аромат сенча[16] на реке Удзи

или бело-голубые воскресенья на Средиземном море

возможно, толпу детей, племянников, их игры

или что-нибудь еще

кто знает

эти утраченные картины из дыма

возможно

оставили нам

после себя

только свои призраки

Приручение

В воздухе, омываемом волнами, начинает пахнуть ветром и штормом. Внизу на пляже купальщики собирают свои полотенца и детей, когда тяжелые тучи появляются на горизонте.

Но шторма нет.

Гнев прошел. Осталась только усталость. Такая усталость, что хочется лечь на раскаленную гальку и забыть о призраках.

В детстве, перед ливнем, когда птицы улетали в леса, Нани и Фелисите выходили на улицу. Они любили эти бури. Это было словно присутствие матери, только без боли и молний.