Чаепитие с призраками

– Например, – она открывает ее на недостающем листе, – что было написано на этой странице? Кто и зачем ее вырвал? Это сделали вы, Аделаида?

Та не отвечает.

Она перестает ерзать и любоваться собой. Смотрит, что показывает ей Фелисите. Нижняя губа Аделаиды начинает дрожать.

Закарио тянется к записной книжке, но его рука проскальзывает сквозь нее. Внезапно мягкое лицо мажордома ожесточается. Он встает между двумя женщинами, спиной к Фелисите, наклоняется к жене и шепчет успокаивающие слова.

– Я должна знать. Это очень важно, – настаивает Фелисите, перекрывая голос деда собственным голосом.

Теперь Аделаида содрогается всем телом. Закарио пытается обнять ее за плечи; его руки проходят сквозь жену.

Фелисите смотрит на свет, льющийся через потолок. Конечно, без странночая, развязывающего языки и оживляющего воспоминания, в ее вопросах нет притягательности свечи, за которой хочется идти по темному коридору. Они ослепляют собеседника, как мерцание неоновой лампы в больнице. Жестоко, без тепла.

Жаль. Все равно нужно попытаться.

– Пожалуйста, Закарио. Если вы что-то знаете, я могла бы… Ваша дочь, Кармин… – После минутного колебания Фелисите заявляет: – Кармин мертва. Мне нужно понять, откуда она взялась, чтобы найти ее призрак.

Нос Закарио вдруг появляется в двух сантиметрах от ее собственного. Мажордом больше непохож на скульптуру. Его черты искажаются от такого лютого гнева, что он буквально пульсирует в, казалось бы, мертвом теле.

– Разве не видишь, chica tonta[14], что ты наделала?

Он тычет указательным пальцем через плечо в Аделаиду. Та дрожит и трясется. Ее глаза по-прежнему пусты, прикованы к несуществующей точке. Закарио хочет погладить руки жены, обнять ее. Их тела пересекаются, но не соприкасаются.

– У меня есть еще один вопрос, – продолжает Фелисите, которая не привыкла подчиняться по первому требованию. – Вы ждали свою дочь, но куда она уехала? В Испанию? Куда именно в Испанию? И почему покинула вас?

– ¡Cállate![15]

Закарио приказывает ей замолчать, но слишком поздно. Из горла Аделаиды вырывается оглушительный стон, который практически раскалывает череп Фелисите.

Закарио поднимает руки, чтобы защитить голову. Внучка следует его примеру – и как раз вовремя.

То, что осталось от стеклянной крыши, взрывается. Осколки летят вверх, на мгновение зависают, мерцая в полуденном свете, а затем осыпаются на пыльный паркетный пол. Они проходят сквозь призраков, но с силой бьют по Фелисите. Крик Аделаиды перерастает в пронзительный вой, который заполняет всю Ниццу.

Полдень. Первая среда августа. Жители Ниццы на рынках поднимают головы, купальщики застывают на пляжах. Все замирают, удивленные тем, что сирена проверки звучит громче обычного, а затем возвращаются к своим кабачкам и песочным замкам.

Осколки стекла проскальзывают за шиворот Фелисите и попадают в рукава, впиваясь и раня. Пригнувшись, она бежит к тумбе, хватает снимок, где Кармин и ее первый муж невозмутимо позируют с этой неизвестной сестрой, и бросается вон.

Закарио не пытается ее остановить. Ярость покинула его. На лице осталась лишь безмерная печаль. Из угла, где мажордом укрылся, скрючившись на полу, он тянется за фотографией, которую уносит Фелисите, как нищий, выпрашивающий монету.

Несчастный беззвучно умоляет наконец найти ее, несмотря на смерть и слишком много минувших веков, найти девушку, которую он потерял среди складок, теней и рельефов своей огромной внутренней карты.

Бродячие ночи

Она делает два шага по тротуару. Крик наверху замолкает.

Фелисите идет. Медленно, тяжело. С нее до сих пор сыпятся осколки. С каждым шагом они все глубже вонзаются в тело.

Жемчужный шелк ее шарфа усеян алыми каплями. «Красиво, – думает она. – Прямо как поле маков». Фелисите касается своей шеи. Пальцы становятся влажными и отдают медью.

Фелисите не обращает внимания на прохожих, что замирают при ее появлении, спрашивают, не нужна ли ей помощь, или опускают глаза и отворачиваются к стене. Теперь она знает, как смотрят на ее сестру, когда та звякает и бренчит при ходьбе.

Шаг за шагом Фелисите бредет по улице обратно к «Негреско», минует массивную тень дворца и выходит на Английскую набережную, ослепительную от света, шума волн и машин. От бликов солнца на воде и голубых металлических стульях кружится голова. Пальмы, выстроившиеся вдоль береговой линии, не дарят ни капли прохлады.

Она медленно следует за ними, как за знаками, указывающими направление к Старой Ницце, Кур-Салея и своему затопленному дворцу.

Первая пальма. От пота рубашка липнет к спине и животу.

Вторая пальма. Фелисите ни о чем не жалеет. Ей хочется верить, что Аделаида будет еще долго страдать. Старая напыщенная индюшка заслужила свою боль.

Третья пальма. По крайней мере, теперь ясно, что нужно ехать в Испанию. Испания – большая страна. Фелисите вытирает с затылка пот, смешанный с кровью.

Четвертая. Сама не зная почему, она замирает у этого дерева. Его ствол кажется ей странным. Она осторожно поднимает глаза к небу, прикрыв их ладонью от раскаленных лучей. Ветви пальмы сухие. Коричневые.