Чаепитие с призраками

– В Бегума-су-Мон, в долине Чудес. Знаете те места?

Аделаида скрещивает руки и откидывается в кресле. Ее призрачное плечо проваливается сквозь разбитую спинку.

– Правда? Ты родилась на горе Бего?

По тому, как она это произносит, поджав губы и вздернув подбородок, Фелисите понимает, что старухе не слишком нравится иметь внучку из тех мест – а поскольку Аделаида привыкла, что мир устроен именно так, как она хочет, растягивается и расширяется по ее воле, ей трудно это представить.

– Да, уверяю вас. Так сказала мне моя мать, ваша дочь, так сказала мне Кармин. И это же я прочитала в своем свидетельстве о рождении.

Старый призрак Аделаиды принюхивается к ней издалека, наблюдает за внучкой со стороны, как человек, изучающий банку молока, которое, возможно, успело прокиснуть. Закарио, стоя позади жены, продолжает курить. Стеклянная крыша, окрашенная в золото и зелень, создает для обоих фон, похожий на живописное полотно.

– Хорошо. Как скажешь. Что ж, это возможно. Но, глядя на тебя, ни за что не догадаешься. Правда, Каро? Ни следочка. А что, правда! Прими это за комплимент… Фелисите, верно? Фелисите, ты потомок Аделаиды и Закарио. Дочь Кармин. Гора Бего не оказала на тебя никакого влияния. За исключением волос – тебе стоит их покрасить, а то скоро будешь выглядеть старше меня. Я говорю тебе об этом, потому что у тебя красивое лицо, было бы жаль его испортить.

Но ты держишься прямо и гордо, как твоя мать, как твоя бабушка, с элегантными жестами, кошачьим взглядом – именно по изяществу твоей осанки я тебя и опознала. Элегантность. Видишь ли, именно этого не хватает людям, родившимся там, в стране рисунков и коз. Что-то есть в этих горах, не знаю, что именно, и оно… подавляет дух…

– Оскверняет его? – подсказывает Закарио в облаке дыма.

– Именно. Жители долины странных вещей позволили осквернить себя. Слишком много пастухов прошло через нее, слишком много овец. Слишком много примитивных существ оставили свои идиотские рисунки, свои спирали, которые даже не идеально круглые, своих рогатых зверей без глаз, без объема, без ничего. Такая простота марает воздух и землю. Веками она оседает, превращается в камни и горы, попадает в воду, которую мы пьем и которой поливаем помидоры, а мы ничего не можем с этим поделать, пьем, едим и становимся простыми. Одним словом, поражаемся.

– Их край не подчиняется законам, которым подвластны прочие, – подтверждает ее муж. – Животные, растения и небо долины Чудес – это как большое черное озеро на моей карте. Постоянный шторм, который не разгонит ни один ветер.

– В конце концов, – продолжает Аделаида, как будто Закарио ничего не говорил, – немного простоты не повредит. Они не виноваты, бедняжки. Но городские люди не такие. Они другие, вот и все. Прежде всего, слишком много едят: не научились себя сдерживать. Это ужасно. Если предлагаешь им печенье, они его съедают… Даже не притворяясь, что хотели бы отказаться… Представляешь? Что делается, что не делается – им все равно. В горах не учат таким вещам. Вещам, которые кажутся нам совершенно естественными.

Фелисите слушает Аделаиду. Та трещит без умолку, размахивает затянутыми в перчатки руками. И чем дольше проводница за ней наблюдает, тем больше ей кажется, что призрак похож на индейку в алом парике, задрапированную в кусок сиреневого шелка. Даже кожа на шее, за воротником, похожа на красные «кораллы», гроздьями свисающие с клюва.

– Так вот, – продолжает она, – у них нет понятия о том, что красиво, а что вульгарно. Их одежда – нет слов. Женщины так вовсе кошмар. Толстые или худые, они все одеваются одинаково. Им и в голову не приходит, нужно ли окружающим видеть их белые обрюзгшие руки и пунцовые вены на икрах… А еще большинство из них не умеют читать. Век-другой назад еще умели, но сейчас… Нет, они либо не хотят, либо не могут, вот и все. Лично я предпочитаю верить, что не могут, ведь силы духа им не занимать.

Как бы то ни было, я отказываюсь давать им имена. Нет, нет. Они сюда и не спускаются. Кажется, город их пугает. Да, мне так и передавали, представь себе. Что город для них слишком большой, слишком непривычный, слишком роскошный, будто в рай попадаешь, аж сердце заходится и голова кругом. Да, клянусь тебе, они бредили, срывали с себя куртки при виде соборов и дворцов! Представляешь…

Я же никогда туда не поднималась. Ноги моей там не будет. Кому-то там, несомненно, нравится, но, как по мне, там катастрофически не хватает… как бы выразиться…

– Элегантности? – подсказывает Фелисите.

Бабушка протягивает к ней руки, будто говоря: точно, буквально с языка сняла.

– Ну хотя бы ты подобной участи избежала, – заключает старуха. – Благодари кровь кормилицы-пророчицы, что течет в твоих жилах. Она уберегла тебя от несчастья. По крайней мере, ты умеешь подбирать одежду и отказываешься от печенья, когда его тебе предлагают. Правда, ты немного тощая, Фелисите, зато определенно похожа на свою мать. И как она, как моя Кармин…

Мертвая женщина встает. Медленно подходит к Фелисите, обхватывает руками лицо внучки и шепчет:

– Ты совершенна.