Чаепитие с призраками

Они долго не появлялись на свет. Аделаида проходила беременной по меньшей мере одиннадцать месяцев. Из ее живота доносилась ругань – слов было не разобрать, но тот крик, который не заглушали даже кровь и телесная оболочка, не мог свидетельствовать о любви.

Когда акушерка приняла Кармин из лона Аделаиды, то от неожиданности уронила малышку на пол. Потому что – хотите верьте, хотите нет, но я знаю, что видел, – Кармин посмотрела ей прямо в глаза и властно запретила доставать второго ребенка. Потом она больше не произнесла ни слова и начала извиваться, как обычный новорожденный. Акушерка упала в обморок. Мне пришлось помочь жене вытащить второго ребенка, в то время как первый кричал на полу.

Кармин выросла. Она не походила на обычных детей, которые кусаются, пускают слюни и удивляются любому пустяку. Уже в два года она раздавала камешки, которые считала красивыми, а тех, кто их получал, делала ярче. По-настоящему. Их носы становились тоньше, губы – полнее, ресницы – гуще. В возрасте пяти лет она отдавала приказы опытным мужчинам, и те подчинялись. Дочь не заставляла их: они сами желали, чтобы она их вела. Ее тело излучало звездный свет, тепло, которое прогоняло жажду крови у охотников и воспоминания об утопленниках у рыбаков. Люди собирались вокруг нее, играли с девочкой, следовали за ней, когда она бродила, слушали ее рассказы. Кармин, наша Кармин, это маленькое завораживающее солнышко, притягивало к себе заржавевшие души и запыленные умы, у нее не было именования, которое могло бы ее ограничить.

Но ее сестра… Должен признаться, она меня пугала. Малышка была слишком молчалива для своего возраста. Она походила на немую пророчицу, которая знает, что грядет, но не в силах сказать об этом. Ее глаза были полны от знаний, которые мы не могли постичь, и наблюдали за миром сверху вниз.

Иногда, чтобы освободить младшую от оков, которые она сама себе навязала, Аделаида пыталась вызвать ее гнев. Она называла дочь несуществующими именами. Спрашивала, почему та ничего не говорит, почему не улыбается, почему непохожа на Кармин, которая умеет говорить, улыбаться и класть весь мир к своим ногам.

Иногда Аделаиде это удавалось.

Девочка издавала протяжный стон, который переходил в крик отчаяния и раскаты грома. Пламя ламп мерцало под порывами ветра. Затем, в дрожащем полусвете, под звуки плача, тень моей дочери разворачивалась у ее ног, растекалась, как пятно крови, и принимала размеры и очертания пространства.

В эти моменты она казалась мне ужасной. Каждый раз, когда я пытался подойти и успокоить боль, охватившую ее тело, Аделаида удерживала меня. Она говорила: «Оставь ее в покое. Разве ты не видишь, как она прекрасна? Наконец-то наша дочь стала такой, какой и должна быть: сильной».

Однако недостаточно сильной. Ее тень кричала и колебала огни, но не причиняла нам ни малейшего вреда. Мне следовало чаще и тверже говорить, что малышка слишком хрупкая для такого. В конце концов, Аделаида сама соткала ее имя из чистоты, мягкости и нежности…

– Как же звали вашу младшую дочь?

– Мать дала ей имя Карин.

Фелисите чувствует запах гари в истории своего деда. Словно чайник с воспоминаниями, забытый на плите.

Она наливает ему еще чаю, он пьет и всхлипывает громче:

– Летом, когда им было по семь лет, в нашем доме в Рокбийере… Девочки вдвоем ушли играть в долину. Кармин так и не вернулась. Ее нашли через два дня на дне колодца. Мертвой.

Старый призрак тихо плачет. На этот раз он не сдерживает слез. Фелисите кажется, что она ослышалась.

– Простите… Вы говорите о Карин, не так ли? Карин упала в колодец.

Он качает головой:

– Карин нашли рядом с ней, она прижималась к телу сестры. Холодная, без сознания, но живая.

Над ними кругами летают две чайки.

– Моя жена не хотела в это верить. Или не могла. Она, как и вы, думала, что Карин умерла, а Кармин осталась.

Фелисите встает. Ей не хватает воздуха. Хочется выйти и подышать. Она решила покопаться в грязи, и теперь правда всплывает наружу, от ее зловония тошнит.

– Вы знали? Знали и…

– Нет, я ничего не сказал. Зачем?

Голос призрака ожесточается, а глаза полны горя.

– Чтобы вдобавок к дочери потерять жену? Аделаида должна была поверить в это, мир нуждался в ней. Я бы назвал Кармин всех девушек в долине, если бы это вернуло любимой желание жить. Но потом люди начали болтать. И тогда…

– Вы отправили дочь в Испанию, – догадывается Фелисите.

– Я хотел защитить всех нас. Ее мать – от правды, а саму Карин – от матери. Понимаете?

Он говорит с мольбой, но у Фелисите не осталось к деду ничего, кроме безмерного отвращения.