Чаепитие с призраками

нам не хватало «м», как в словах «мельчить» и «мять»

«мечта» и «материя»

«мама»

с этим «м» мы, несомненно, обрели бы тело и целостность

узнали бы вкус, текстуру и запах вещей

Кармин, с этой ее «м», получила именование, но нам его не сказала

она знала, как расширить себя, не растворяясь в этом океане

потому что не искала в своем отражении день

в своих кошмарах – ночь

собственные очертания

края своей души

ее душа была хорошо подоткнута

как мама по вечерам подтыкала ей одеяло

а вот наша оставалась расхлестанной

невнятной

болото без берегов

порванная струна скрипки

потому что мы предпочитали ждать разрешения

царапаться о грубые края, только бы угодить

пытались сдержать свой голод и ограничить свои порывы

как Питер Пэн ищет свою тень и хочет пришить ту к своим подошвам

Аделаиде мы казались неживыми

она старалась не касаться, когда одевала нас

закатывала глаза, когда мы рисовали слишком

заумные рисунки

молчала в ответ на нашу вежливость

приказывала сложить обратно игрушки

мы были всего лишь Карин и этого было слишком мало

чтобы удовлетворить властную Аделаиду де Рокабьера которая ожидала большего

и в то же время не ждала ничего конкретного

нам нужен был ориентир

зеркало, рецепт, хоть что-то

то, что шаг за шагом показало бы нам, в какой форме существовать

не оставляя нас в растерянности от безграничности мира

от необходимости создавать себя самим

без моделей и уроков

наш собственный силуэт

набросать наши очертания в бесконечном множестве тех

кем мы можем стать

без привязки одни разворачиваются

другие теряются

когда нам всего три года, откуда мы можем знать

хотим мы танцевать или играть музыку для тех кто танцует

надо нам поспать или послушать еще одну сказку

можно смеяться за столом или лучше промолчать

мы ничего не знаем

мы произносим фразу и всматриваемся в лица

подмечаем складки и надутые щеки

улыбку-гримасу

и вот так, мало-помалу

желание за желанием

мы давим в себе свои потребности и протесты чтобы люди сказали

Вот та Карин, какой я ее знаю

но наша мать оставалась непроницаемой

издали наблюдала, по каким дорогам мы пойдем

на огромной карте, где она бросила нас без компаса и указателей

полагая, что предлагает

абсолютную свободу

для Кармин она приберегала гордую улыбку что гласила

вот моя дочь

та, кто умеет беспрепятственно занимать всю широту людской души

и этой самой улыбкой мать давала ей хотя бы набросок того, что значит

быть достойной дочерью кормилицы-пророчицы

возвышенной, бесстрашной бесконечно свободной

кому можно смеяться за завтраком

рисовать грязью на стенах гостиной

петь во всю глотку до поздней ночи

ее тихим приказам всегда подчинялись

она рыдала над расколотыми соснами

ее юбки развевались на ветру

когда на рынке кто-то говорил нашим родителям

какая у вас красивая дочь

каждый понимал, о какой дочери речь

одинаковые носы, одинаковые руки, одинаковые голоса

но у Кармин были ее «м» и безумная свобода

она светилась изнутри, точно светлячок

тогда как ее близняшка искала свое именование

но находила в Карин

лишь Кару и Корень

ими мы и стали

противным скрежетом мела по черной доске

и стеблем, что не желает показываться из земли

никому не нужен грустный ребенок

который шагу не ступит без разрешения

мы так часто лгали, чтобы сыскать чужое одобрение

шили себе костюмы из той шкуры, что им нравилась

что внутри нас образовалось

пылающее око бури

желчь, которая выстилала наши языки каждый вечер

даже если мы мыли рот черным мылом

мы цеплялись за углы дверей, чтобы изгнать ее

но яд возвращался

нет ничего труднее, чем глушить эту ненависть

ненависть к самому себе

которая проникает внутрь даже через самую маленькую щель

Кармин не знала ненависти

она жаждала всего, она любила всех

и больше всего она любила себя

у нас не получалось себя любить

никто не показал нам как

и раз уж желчь никуда не исчезала

мы ее проглотили

заперли в шкатулке вместе с бурей

в глубине желудка, где они никому не навредят

зеркальную шкатулку, в которой можно спрятать

уродства нашей души

а хуже всего

знаешь

то, что мы верили

будто жить без ненависти и лгать – достаточно

а потом был день когда нам исполнилось семь лет

в августе в Рокбийере

в том прохладном доме, где наша мать крестила чужих детей

где наш отец стоял сгорбленный

глядя в окна

чувствуя, как трещит каждый шип под копытами оленя

мои собственные шипы

те, что разрослись между моими легкими

и печенью

он никогда не замечал их

чтобы отцепиться от толпы детей, Кармин

убегала прочь

она пыталась от нас отделаться

спрятаться за стволом, ускорить шаг, потеряться

но мы все равно оставались близнецами

прекрасно знали, куда она пойдет или куда решит повернуть

даже не видя ее

она убежала к старому колодцу среди олив

мшистые камни

изъеденное червями ведро

крик возбуждения, дикий танец вокруг руин

розовое лицо, бешеное дыхание

Кармин забралась в ведро и приказала нам

Опусти меня на дно

она хотела посмотреть

каково это – увидеть свет

через отверстие высоко вверху

кричать во весь голос, не будучи никем услышанной

на миг мы заколебались

и она выплюнула

что мы не осмелимся, что мы никогда не осмеливались ни на что

что мы боимся всего, даже собственной тени, которой не существует

вот почему мама не любила укладывать нас спать