Читаем Чагин полностью

Это была синестезия — явление, при котором ощущение в одной области чувств рождало ощущение в другой области. Вещь, широко известная по классическим научным исследованиям. Запоминание осуществлялось по нескольким линиям, где одна как бы контролировала другую.

Звуки у Чагина имели цвет, а цвета озвучивались; запахи окрашивались, а краски, соответственно, пахли. Под хорошую музыку он мог съесть самую невкусную пищу, в то время как даже ресторанные блюда, сопровождаемые плохой музыкой или слабыми музыкантами, не шли ему в горло.

В духе Исидора Дневник дает развернутые списки хорошей музыки (в основном, классика, но особенно Бах) и плохой (разные направления эстрады). Впрочем, и плохой музыке, с его точки зрения, можно было найти применение: под советские патриотические песни хорошо разжевывалось жилистое мясо.

У Чагина были любимые буквы. Так, он не упускал случая лишний раз произнести б или п. Остальные буквы в памяти группировались вокруг них. При этом сами губные были неравноценны: эффект, производимый звонкой согласной б, достигался двукратным повторением глухой п. Произнеся слово с начальным б (например, баобаб), Исидор тут же искал для симметрии два слова с п. На худой конец, одно из них могло быть с потерявшей звонкость б в конце слова, где она, по сути, превращается в п: тот же баобап. Ему нужно подыскать определение с еще одним п. Пыльный? Примитивный? Противоречивый? Исидор выбрал последнее. Что ж, я не удивлен: в противоречивом баобабе что-то есть. Все привыкли считать баобаб пыльным, примитивным, где-то даже прямолинейным, а у Чагина он — противоречивый.

Существовали слова, придуманные самим Чагиным. Скорее, может быть, даже явленные Чагину, потому что сознательным их конструированием он не занимался. Например, две сплющенные трубы поливальной машины, из которых бьет вода, он про себя называл ртучи. Спицын указывает на возможное происхождение этого неологизма от слова тучи, но тут же приводит и контраргумент: в отличие от поливальной машины, вода изливается из туч без всякого напора. Сплющенные трубы — это выражение Спицына. Подобно ему, я также не знаю правильного их наименования.

В книге Спицына мы находим случаи переименования Чагиным и вполне известных предметов. Так, лифт в памяти Исидора проходил как тяжелые товарищи. Да, слово лифт более компактно, отмечал Спицын. Но тяжелые товарищи указывают на массивность и тяжесть движения механизма. Указывают, добавлю, также на эпоху.

Как я уже говорил, Чагин был неравнодушен и к цифрам. В этой области он особенно любил 4 и 6. Присутствует в них своя гармония (вместе они составляют круглое число 10), но Чагин любил их не за это. Можно, конечно, спросить — за что? А можно и не спрашивать: разве любят за что-то? Когда Вера сообщила ему, что у нее изменился телефон (в новом оказались три четверки и две шестерки), Исидор ответил, что он изменился в лучшую сторону.

Спицыным было установлено, что неожиданную сложность для Исидора представляли омонимы. Так, коса как сельскохозяйственный инструмент отличалась им от девичьей косы только после определенного умственного усилия. Визуальный образ, связанный с косьбой, Чагину, городскому человеку, приходил в голову не сразу. Запоминая тексты, где употреблялось слово коса (их ему было предложено великое множество), Исидор неизменно думал о женщине. Спицын объяснял это отсутствием у испытуемого опыта косьбы, а также его молодостью.

Чагин легко различал клубы и клубы, замок и замок, когда в словах проставлялись ударения. Когда ударений не было, визуальным образом в первой паре примеров был дым, а во второй — висячий амбарный замок. Всё это лишний раз свидетельствовало о том, что запоминание осуществлялось без проникновения в содержание текста.

Спицын установил, что сложность для Исидора представляло любое сходство — будь то слова, цифры или события. При воспроизведении длинной колонки цифр он иногда мог перескочить на другую колонку, которую запомнил несколько лет назад. Причиной этого было сходство трех или более цифр, следовавших подряд. Именно в этом месте в сознании Чагина срабатывала некая стрелка, переводившая воспроизведение с одной колеи на другую.

Повторяя исторические тексты, Исидор мог спутать события, происходившие в один год, или просто события, описывавшиеся одними и теми же словами. Если в предложенном к запоминанию тексте оказывалась фраза «началась война», Чагин порой переходил к описанию войны, случившейся в другое время и в другом месте. «Образ в его сознании, — писал Спицын, — формирует и ведет мысль».

Выяснилось, что в основе восприятия у Исидора лежит именно образ, причем не художественный — просто образ. При упоминании генеалогического древа он видел елку, на которой вместо игрушек висели таблички с именами, а кристаллическая решетка являлась ему в виде решетки Летнего сада, заботливо украшенной разного размера кристаллами.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая русская классика

Рыба и другие люди (сборник)
Рыба и другие люди (сборник)

Петр Алешковский (р. 1957) – прозаик, историк. Лауреат премии «Русский Букер» за роман «Крепость».Юноша из заштатного городка Даниил Хорев («Жизнеописание Хорька») – сирота, беспризорник, наделенный особым чутьем, которое не дает ему пропасть ни в таежных странствиях, ни в городских лабиринтах. Медсестра Вера («Рыба»), сбежавшая в девяностые годы из ставшей опасной для русских Средней Азии, обладает способностью помогать больным внутренней молитвой. Две истории – «святого разбойника» и простодушной бессребреницы – рассказываются автором почти как жития праведников, хотя сами герои об этом и не помышляют.«Седьмой чемоданчик» – повесть-воспоминание, написанная на пределе искренности, но «в истории всегда остаются двери, наглухо закрытые даже для самого пишущего»…

Пётр Маркович Алешковский

Современная русская и зарубежная проза
Неизвестность
Неизвестность

Новая книга Алексея Слаповского «Неизвестность» носит подзаголовок «роман века» – события охватывают ровно сто лет, 1917–2017. Сто лет неизвестности. Это история одного рода – в дневниках, письмах, документах, рассказах и диалогах.Герои романа – крестьянин, попавший в жернова НКВД, его сын, который хотел стать летчиком и танкистом, но пошел на службу в этот самый НКВД, внук-художник, мечтавший о чистом творчестве, но ударившийся в рекламный бизнес, и его юная дочь, обучающая житейской мудрости свою бабушку, бывшую горячую комсомолку.«Каждое поколение начинает жить словно заново, получая в наследство то единственное, что у нас постоянно, – череду перемен с непредсказуемым результатом».

Алексей Иванович Слаповский , Артем Егорович Юрченко , Ирина Грачиковна Горбачева

Приключения / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Славянское фэнтези / Современная проза
Авиатор
Авиатор

Евгений Водолазкин – прозаик, филолог. Автор бестселлера "Лавр" и изящного historical fiction "Соловьев и Ларионов". В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке – после выхода "Лавра" на английском – "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.Герой нового романа "Авиатор" – человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего – ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре – 1999 год?..

Евгений Германович Водолазкин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги