Что есть город? Больница, школа, столовая доручастка, несколько улиц, погрязших в пыли, холм. На холме дома, под холмом река.
— Может, она это как-то почувствовала?
— Может, — согласился я. — Это не исключено…
Запросто. Любая ондатра легко чувствует разницу между «Москвичом» и «Днепром». И исход однозначен.
— Жаль, кормят тут дерьмово, — пожаловался сосед. — Одни макароны с луком. Я два года назад здесь лежал — рыбу жареную давали. Страшненькую такую.
Я вдруг вспомнил про страшненькую рыбу. Наверное, году в девяностом. Родители тогда разводились, и я прожил у бабушки все лето до самого сентября.
В магазинах не было ничего, кроме рожков, а как-то раз завезли рыбу. Тощую, плоскую, с недовольным костистым рылом. Все ее накупили, а как есть, не знали. Если жарили, то по вкусу она получалась как вата, да и мало этой ваты было в каждой рыбине.
Я все думал: зачем тогда эту костистую рыбу ловили, если ее все равно никто не ел? Кошки не ели. Бессмысленное занятие — ловить ее, везти, покупать, жарить и выкидывать, нет ничего бессмысленнее. С другой стороны, практически все, что нас окружает, бессмысленно…
— А сейчас вообще рыбы никакой нет, — сказал Паша. — Одни макароны и жилы… я не люблю, когда жилы. Вот в Мантурове в больнице лежал, там хорошо кормили…
Паша замолчал.
Я надеялся, что он еще что-нибудь расскажет про благородную ондатру, но кочегар Паша начал травить другие истории, почему-то необычайно похожие одна на другую. В этих романах женщины мучились разными сложными проблемами, мечтали ходить замуж то за молодых командиров, то за начальников почты, иногда за бухгалтеров. Сначала я слушал и удивлялся бездумности этих басен, убогих на фоне ондатры, потом вдруг понял, что Паша рассказывает истории, добытые из газет. А про ондатру рассказал настоящее. У него действительно была знакомая ондатра.
Впрочем, скоро Паша устал и снова устроился подремать, а у меня не получилось, я поворочался и отправился к Хазину. Хотел посмотреть, что с ним, но встречная медсестра сообщила, что ему поставили противостолбнячную сыворотку и он сейчас спит. Спросила, не успел ли я что-нибудь съесть? Я не успел, и она отправила меня сдавать мочу, а после обеда обещала флюорографию; обед же полагался лишь с завтрашнего дня.
Время подбиралось к полудню, стало заметно жарче, несмотря на открытые окна; воздух застаивался в коридорах больницы, было душно, старая архитектура.
И температура, я ощущал, по крайней мере, тридцать восемь и решил слегка погулять. Подышать.
Двинул к парку.
Тут росли сосны, примерно как в грязелечебнице, толстые, с треугольными широкими кронами. Всю рощу пронизывали посыпанные песком дорожки, они заплетались вокруг деревьев и встречались друг с другом, и почти возле каждого дерева стояли кованые скамейки. Я сел, вдохнул глубоко и услышал музыку. Думал, что в ушах, но к музыке добавилось задорное пение из дальнего конца рощи, я отправился посмотреть.
На скамейке сидели три старушки в ситцевых халатах и с хорошим настроением. У одной старушки в руках была маленькая гармошка с колокольцами, бабушка играла на инструменте и запевала тоненьким голосом, остальные старушки лихо подхватывали.
Я улыбнулся, бабушки, увидев с моей стороны одобрение, запели веселее.
Бабушки задорно исполнили еще несколько частушек, в которых основными действующими лицами являлись мэр Механошин и шушун. Эти персонажи встречались в разных местах Чагинска и с разными последствиями друг для друга, в большинстве своем для главы городской администрации последствия были, мягко говоря, неоднозначны. Иногда в эти взаимоотношения включалась и жена мэра:
Необычно. Насколько я понимал, с шушуном периодически медведились как сам Александр Федорович, так и его супруга. Действительно необычно. Я вышел из больницы, в которую зачем-то лег сегодня утром, отправился погулять в реликтовую рощу — тут песенные старушки поют про распущенность провинциальной элиты. Разумеется, в старушках этих ничего такого уж необычного, ведь лето, в это время года старушки в больнице нередкие гости, а их музыкальная доблесть может происходить из участия в хоре пенсионеров. Да, вряд ли в коллективе пенсионеров поощряются подобные сочинения, возможно, это отдельная протестная секция, теневой хор, это прекрасно, когда в дружном теле хора пенсионеров есть своя «Красная капелла».
— А вот этот шушун — он больше человек или животное? — спросил я. — Или, может, больше дух?