Чагинск

От этой борьбы и оттого, что кто-то успел стащить кирпичи из фундамента, ракета кренилась в сторону реки. Чтобы удержать ее в вертикальном положении, на ракету были накинуты канаты, канаты тянули худосочные невеликие чагинцы и почему-то одна овчарка. На лицах людей, держащих ракету, читался умеренный энтузиазм.

С западной стороны воздвижение корабля воодушевлял батюшка с кадилом, с восточной — Паша Воркутэн: он, вихляя коленями на дощатой эстраде, исполнял свой новый хит «Космос-космосок».

Через мост верхом на огромном чучельном зайце, напоминавшем троянского коня, ехал Сарычев; заяц крепился на колесах, а толкал его опять Механошин. РИКовский мост от веса зайца покосился и явно падал, в воде возле первой опоры в позе атланта стоял мэр Механошин. Мэр держал мост, от напруги глаза Механошина выпучились, но не узнать его было нельзя, видимо, изобилием Механошина художник старался подчеркнуть его многовекторную сущность.

А сразу за Ингирем, на том месте, где сейчас был котлован, возвышался курган. На вершине в кресле-качалке сидел джентльмен в ковбойской шляпе: в одной руке флажок с логотипом НЭКСТРАНа, в другой сигара. Джентльмен напоминал Светлова, за его спиной меж двух поросших чагой берез красовалась издевательская растяжка «Поехали!», возле ног его сидел Механошин с протянутой кепкой и надеждой в лице. Чуть поодаль, стиснутая узами носочного питона Кузи, Зинаида Захаровна пребывала с загадочным лицом.

Я тоже присутствовал у ног Светлова, но не в непосредственной близости, а в некотором отдалении. С гусиным пером, торчащим из прически, сидел за пишущей машинкой, из которой вылезал свиток со вполне различимой надписью «Ода ко воспалению». Хазина и Романа на рисунке я не отыскал, но отыскал несколько странных предметов поодаль; сощурившись, я обнаружил, что это бочки.

И что на каждой вполне явственно просматривается знак «Радиационная опасность». Вокруг бочек произрастали подозрительно великанские мухоморы.

На берегу ниже по течению сидел незнакомец, он опустил ноги в реку, болтал пальцами в воде и приманивал этими движениями ершей, в руке держал книгу. Этого персонажа я не знал, сначала думал, что это директор музея Бородулин, но при рассмотрении это оказался не Бородулин, а посторонний мужик с бородой и томиком Монтескьё. Я не поверил сначала и всмотрелся пристальнее — действительно Монтескьё, неизвестный карикатурист был склонен не только к штыковому сарказму, но и к меньшевистской иронии.

Памятника адмиралу Чичагину на карикатуре я не отыскал — видимо, живописец так проявил уважение к основателю. Или просто забыл.

А в качестве уже откровенного поклона голландскому мастеру я обнаружил в левом нижнем углу картинки присевшего под кустом Механошина. Механошин делал сразу несколько одновременных дел: ел бутерброд с колбасой, справлял большую нужду, обрывал лопухи и воровато озирался на ракету.

Над всей этой благодатью располагался герб Чагинска, здесь художник тоже не удержался и поддал сатиры — нижняя левая часть герба была съедена плесенью и поросла грибками, нижняя правая словно обгрызена крысами, сам герб был заштопан толстыми нитками, прибит гвоздями к небесной сфере и подпоясан лентой с надписью «Чагинскъ». Вместо ерша, шестеренки и чаги на гербе сияли лучистым светом три значка радиационной опасности.

Изрядная живопись, мастерски. Автор усиливал сатирический накал своей работы как меткими деталями, так и другими средствами выразительности; фигуры начальных людей были значительнее по размеру, тот же Светлов, например, несмотря на то что присутствовал на заднем плане, оставался самым крупным. Механошин был вдвое меньше, персоны же вовсе незначительные, вроде меня, составляли треть светловского роста. Чагинск, millenium end.

Лилипуты сладострастно топчут микропутов.

На фоне гигантского зайца и радиационной опасности.

Под музыку Паши Воркутэна.

Налюбовавшись картиной, я приступил к чтению статьи, отметив, что Кондырин на своем главредовском месте значительно опередил чагинское время — ни в каком уважающем себя провинциальном городе не позволили бы выпуск газеты с такой передовицей. С таким названием.

«Сны Энцелада».

При чем здесь сны? Почитаем.

«Кажется, второй раз за свою достаточно долгую историю Чагинску повезло. Первый раз это произошло еще в девятнадцатом веке, когда император Александр Третий следовал по государственным делам в Нижний и капризной превратностью судьбы царский поезд застрял в Чагинске из-за поломки паровоза. Державный эшелон остался без надлежащей тяги, однако жители Чагинска — крестьяне, мещане и духовенство, узнав об этом злоключении, вышли как один, отцепили вагон с императором и своими руками толкали его десять верст до следующего разъезда, куда вскоре подоспел подменный локомотив. Растроганный самозабвением подданных, государь велел построить в Чагинске новый вокзал и школу, кроме того, в память об этом знаменательном событии на гербе Чагинска присутствует шкворень — как символ исконной преданности и народной силы.