Чагинск

Со стороны Кринок показался мальчишка на взрослом велосипеде, он, раскачиваясь над рамой, вихлялся, с трудом крутил педали мимо столовой.

— Что горит, пацан? — спросил Светлов.

— За линией, — мальчишка махнул рукой. — Возле базы, грязебольница горит. Вона дым какой!

И действительно, над холмом вовсю поднимался дым, черный, такой бывает, когда жгут покрышки.

— Если на базу перекинется — рванет! — азартно сообщил паренек.

И поднажал, боясь опоздать ко взрыву.

Однажды я стоял на остановке. Мимо ехала машина, перевозящая газовые баллоны. И прямо напротив остановки баллоны вдруг загорелись. Машина остановилась, из нее выбежал водитель и полез в кузов. Баллоны горели, а он их тушил телогрейкой. А я смотрел и ждал, что сейчас они взорвутся. Прямо сейчас, в эту же минуту.

— Интересно… — Светлов почесал лоб. — Еще и пожар. Не ожидал… Съездим?

— Не люблю пожары.

— Тогда давайте я вас до города подкину.

Я представил, как вернусь к Снаткиной с чемоданом… Роман посмеется. Не на вокзале же ночевать.

Мы покинули столовую доручастка и поехали к РИКовскому мосту. Мост ощутимо подрагивал — видимо, вчерашняя эвакуация техники окончательно расшатала мостовую конструкцию.

— Гарью несет… — Светлов понюхал воздух на середине моста. — Правда может взорваться?

— Теоретически, — сказал я. — На базе со времен войны боеприпасы складируют, много припасено. Но там все предусмотрено на такой случай, песок, багры, огнетушители, все дела. Да и грязелечебница от базы не так уж близко… Потушат.

— Ну и хорошо. Взрыва нам не хватало…

Взрыв был бы кстати, подумал я. Достойный финал поэмы. Город Чагинск, двенадцать тысяч жителей, даты основания нет, статус города присвоен указом Екатерины Великой в ходе проведения городской реформы 1785 года, уничтожен взрывом боеприпасов на складах военной базы в две тысячи первом. Хорошая, как по мне, судьба, редкая. Можно сказать, высокая, не всем везет.

Взрыв.

Верхушка холма, налившаяся влагой от многодневных дождей, сползает в реку, сносит РИКовский мост, перегораживает русло. Ингирь прокладывает новый путь, смывая левый берег, льнозавод, Рабочий поселок. Взрывы на складах продолжаются, на город падают обломки и осколки, боеприпасы разрываются на улицах. Паника.

В районе сплавной Ингирь сливается с Нельшей и поворачивает на запад, пробивается вдоль железнодорожной насыпи и в километре от переезда съедает Номжу, Чагинск становится островом. Уцелевшие жители в ужасе мечутся по холму, спасаясь от раскаленных осколков.

Чагинск разрушен и объявлен зоной бедствия.

Десять лет после инцидента. Территория закрыта из-за множества неразорвавшихся фугасов, которыми нашпигован холм и окрестности. По холму бродит, потрясая велосипедом, окончательно сошедшая с ума Снаткина. Пассажиры проходящих поездов бросают ей в окна еду и конфеты.

— Взрыв надо заслужить, — сказал я. — Так что все потушат, в этом я не сомневаюсь.

— Согласен. Мне кажется, здесь не все так безнадежно… Не все безнадежны, кто-то же поджег эту мерзость…

Мне показалось, что я ослышался.

— Что? — переспросил я.

— Вас куда подбросить, Виктор?

— До дома, — сказал я. — То есть до Снаткиной, я там сейчас живу.

— Понятно. Кстати, Виктор, а почему Таисия Павловна всегда с велосипедом?

Я ее в городе частенько встречаю — она без велосипеда вообще не выходит?

— Насколько я знаю, нет. Психотравма. Как-то раз после войны, в пятьдесят шестом, Снаткина возвращалась домой после работы, вечером. И тут мимо нее тетка на велосипеде проехала. Ну, проехала и проехала, хотя тогда велосипедов не так уж и много было. А на следующем повороте на тетку хулиганы напали. Снаткина увидела, подбежала, а никакого оружия нет. Тогда она схватила велосипед и отделала им нападавших. А через некоторое время вдруг стала ощущать некий дискомфорт, если выходила на улицу без велосипеда…

Светлов слушал.

— Снаткина пробовала выходить на прогулку с молотком, пробовала с велосипедной цепью, все это было не то. Тогда она стала откладывать на велосипед.

— Гениально, — сказал Светлов. — Виктор, вы находитесь в прекрасной творческой форме, нет смысла это отрицать. Беритесь за книгу.

— Да, я сам думаю.

Мы ехали к Снаткиной. Дорогу то и дело перебегали взрослые и дети, спешившие посмотреть на пожар грязелечебницы, на лицах у всех хищное и перепуганное выражение.

— Забавно… Все так торопятся…

— Жителям провинции свойственен фатализм, — пояснил я. — Сегодня ты, а завтра я, ничего не меняется.

— Интересное замечание… Вы правы, никогда ничего не меняется, со временем это начинает раздражать.

Дорога постепенно освободилась от спешивших на пожар, Светлов прибавил скорость.

Дым из-за линии стал гуще и поднялся выше, расслоился на несколько ветвей, стал похож на высохшее дерево.

— Сюда поворачивать? Всегда здесь путаюсь…

— Сюда. До колонки.

Пожар; кстати, Снаткина наверняка отправилась наслаждаться, я потихоньку вернусь как ни в чем не бывало, мало ли куда люди с чемоданами ходят…

Светлов повернул на Кирова. Дымное дерево уже перевешивалось на нашу сторону линии, нависало сажевыми щупальцами.

— Я сам здесь… всегда путаюсь. Чагинск ненормально строился…