Чагинск

— А за кем? Больше тут никого, только мы.

— Может, он в Заингирь ехал, — предположил я.

— Но не доехал… хотя мог бы вполне.

Роману почему-то не нравился болотный автомобильчик; с похмелья он не только сочинял трехстишья, но был еще и крайне подозрителен.

Подтянулся Хазин.

— «Луноход»… — с ностальгическим отвращением произнес Хазин. — Я на таком в детстве перевернулся. Что стоим-то?

Роман промолчал. Хазин уже шагал к машине.

— Посмотрим…

Роман не спешил, продолжал разглядывать машину, и я разглядывал, хотя ничего необычного в этой машине не находил — обычная развалюха, десятилетняя или, вернее, двадцатилетняя, с проржавевшими — видно издалека — бортами и выгоревшим тентом. Я, кстати, таких машин давно не видел.

Хазин тем временем приблизился к машине, дернул за ручку, дверца открылась. Хазин замер.

Роман сунул руку в карман, что-то у него там было… Камень, скорее всего, недоверчивый Роман вооружился подручными средствами. Я огляделся в поисках камня, их много валялось вокруг, но или маленькие, или слишком большие, в карман не влезут.

Хазин расхохотался.

Он смеялся громко, искренне, согнувшись и держась за живот.

— Идите сюда!

Хазин, продолжая смеяться, помахал нам рукой:

— Сюда! Сюда идите!

Роман вынул руку из кармана. Без камня.

— Да идите же! Это здорово!

— Белка? — спросил Роман.

— Не исключено…

— Я же говорил, лучше связать. Хотя мне плевать.

Мы подошли к машине.

— Это лучшее за последнее время! — задыхался Хазин. — Ромик, даже ты оценишь!

Я заглянул и увидел птиц.

Будничные воробьи, малиновки и радужные колибри, синицы, похожие на яблоки снегири, а некоторые и вовсе неизвестные. Птицы, они свешивались с зеркал, клеились липучками к стеклу, а на руле сидела желтая красивая птаха, решил, что иволга, желтая.

Птиц было много, а пахло соленой рыбой.

Хазин достал камеру и, продолжая хихикать, фотографировал машину.

— Ненормальный какой-то… — прошептал Роман.

Точно, иволга. Я заметил вплетенные в оперенье иволги блестки, кусочки цветной бумаги и золотых ниток, глаза из бисера, на лапках отрезки пластиковых трубок.

— На дороге из Кобурга в Зуль, на перекрестке, в глухую полночь встретил их Король-птицелов… — пробормотал Роман.

Не хайку.

— Тут, кстати, ключа не надо, скруткой заводится, — указал Хазин.

Действительно, скрутка.

— У меня есть идея, — Хазин подмигнул.

— Не стоит, — предупредил я.

— На ней какой-то живодер местный ездил… — Роман указал на иволгу.

— Сарычев, — сказал я. — Арсений Михайлович, таксидермист. Думаю, это его машина.

— Этот Сарычев ненормальный, — повторил Роман.

Хазин потыкал пальцем в клаксон, звука не получилось.

— Так вот, у меня идея… — продолжил Хазин.

— Лучше хозяина подождать, — сказал я.

— Его можно три дня ждать — и не дождаться… Я же не предлагаю угонять!

Я предлагаю к луже вернуться — и дернуть!

— Не смеши. Тут двигатель как у кофемолки, «шестерку» не вытянет.

— Вы подтолкнете…

Роман показал Хазину средний палец.

— Тогда предлагаю съездить в город, — сказал Хазин.

Хазин постучал по рулю.

— Угонять машину у чучельника… — поморщился Роман. — Вам не кажется это… чересчур?

— Что же тут чересчур? — пожал плечами Хазин. — Потом, мы не угоняем, мы берем на время…

— А как же Сарычев? — спросил я. — Как он до города доберется?

— Все продумано, — заверил Хазин. — Доедем до города, найдем трактор — и вернемся за ним.

Никогда не угоняй машину у чучельника, подумал я. Как начало фильма.

— Да ладно, я ему пятьсот рублей дам, — пообещал Хазин.

— Пусть Хазик едет в этой шизовозке, — сказал Роман. — Ему как раз…

— Шмуля, ты чего нагнетаешь?! Ну не хочешь ехать — стой здесь.

Или продолжение фильма.

— Все-таки лучше подождать, — сказал я. — Наверняка хозяин скоро придет.

— Да брось, Вить, — отмахнулся Хазин. — Тут все так делают.

— Тут так не делают…

Хазин запустил двигатель.

— Пусть едет, — махнул рукой Роман. — А мы пешком.

— Правильно! — ухмыльнулся Хазин. — Ходьба укрепляет половые органы! Шагай, Ромик, шагай!

Однозначно, лучше было на телевышку. Хазин загрузил кофры в машину, забрался следом и тут же выскочил — из леса появился мужик с ружьем. Мне показалось, что он не удивился этой ситуации, я ей тоже не удивился. Сарычев, я был рад ему, примерно так его себе и представлял. Обычный, в камуфляже, с залысинами. Сарычев. Вчера он жарил мясо.

— Главное, не бегите, — сказал Роман. — И не злите его, психа злить нельзя! Никаких резких движений!

Хазин выскочил, и теперь мы втроем стояли перед машиной; поразительно, но я не чувствовал себя мудаком, хотя нет, не так. Со временем чувствуешь себя мудаком гораздо чаще, но расстраиваешься от этого все реже. Если в детстве это чувство преследует тебя, изводит, отравляет, то уже к двадцати пяти начинает забавлять. А в районе тридцати и вовсе все равно. Вероятно, в дальнейшем наступит стадия удовольствия.

— Приветствую. — Сарычев подошел к машине, заглянул внутрь. Заслуженный работник культуры.

— Это не то, что вы подумали, — тут же сказал Хазин.

— Ну да…

Сарычев занял место водителя, захлопнул дверцу и пригласил:

— Залезайте.

Мы переглянулись.

— Залезайте-залезайте, — улыбнулся Сарычев.

— Мы не угонщики, — тут же сказал Хазин.