Чайка Джонатан Ливингстон

Изо дня в день толпа росла. Приходили задавать вопросы, поклоняться, проклинать.

— В Стае говорят, что ты — либо сошедший на землю Сын Великой Чайки, либо опередил свое время на тысячу лет, — сообщил однажды Джонатану Флетчер после утренней отработки сверхскоростных полетов.

Джонатан вздохнул. Вот она — цена непонимания. Либо Бог, либо — дьявол.

— А сам-то ты как думаешь, Флетчер? Опередили мы свое время?

Молчание. Потом Флетчер неуверенно заговорил:

— Ну, в общем-то, всегда можно было научиться так летать. Нужно было только захотеть. Время тут ни при чем. Хотя, возможно, мы опережаем моду… Общепринятый стереотип о полете чаек.

— Уже легче, — сказал Джонатан, перевернувшись через крыло, и некоторое время летел вниз спиной. — Все же лучше, чем опережать время.

Это произошло всего неделю спустя. Флетчер показывал группе новых учеников элементы практики скоростного полета. Он как раз вышел из пике с высоты семи тысяч футов и несся — почти невидимый на бешеной скорости — над самым пляжем, как вдруг птенец, впервые оторвавшийся от земли, возник у него на пути с криком: «Мама! Мама!» За долю секунды до столкновения Чайка Флетчер Линд успел резко свернуть влево — туда, где стеной возвышалась скала из твердого гранита.

Ему показалось, что скала — это исполинская твердая дверь в другой мир. Ужас, и шок, и удушливая тьма…

А потом покой незнакомого неба, воспоминания, забытье, опять воспоминания и снова — забытье. Было страшновато, а после пришли печаль и сожаление. Очень-очень глубокое сожаление.

И, как в тот день, когда он впервые встретился с чайкой по имени Джонатан Ливингстон, в уме его зазвучал голос:

— Дело в том, Флетч, что мы пытаемся преодолеть границы своих возможностей постепенно, по порядку, не торопясь. Прохождение сквозь камень значится в нашей программе несколько позже.

— Джонатан!

— Известный также как Сын Великой Чайки, — невозмутимо произнес его наставник.

— А ты что здесь делаешь? А как же скала? Я что, не того… ну, не это… не умер, что ли?

— Ну, Флетч, брось… Подумай: если ты со мной сейчас разговариваешь, стало быть, ты определенно жив. Так? Просто тебе удалось достаточно резко сдвинуть уровень сознания. И теперь у тебя есть выбор. Хочешь — можешь остаться на этом уровне, — кстати, он гораздо выше того, на котором ты находился прежде, — а можешь вернуться обратно и продолжить работу в Стае. Их Старейшины, между прочим, так и ждали, чтобы с кем-нибудь из нас приключилось какое-либо происшествие, предпочтительно с летальным исходом. Так что, оставшись здесь, ты их весьма обяжешь. Они и мечтать не смели о столь роскошном подарке, и главное — так своевременно…

— Понятно. Разумеется, я возвращаюсь. Только-только новую группу набрал…

— Очень хорошо, Флетчер. Помнишь, что мы говорили о теле? Тело есть мысль, облеченная в доступную восприятию форму?..

Флетчер шевельнул головой, расправил крылья и открыл глаза. Он обнаружил, что находится у подножия скалы, а вокруг него толпится вся Стая.

— Ожил! Он умер, и снова — живой!!!

— Коснулся его крылом! Вернул ему жизнь! Сын Великой Чайки!

— Да нет, он сам говорит, что не Сын! Он — дьявол! ДЬЯВОЛ! Он пришел извести всю Стаю!

Все четыре тысячи птиц, составлявших толпу, были в страхе. Случившееся напугало их, и потому крик «ДЬЯВОЛ», ураганом пронесшийся над толпой, упал на благодатную почву. Сверкая глазами и зловеще навострив клювы, толпа сжимала кольцо, готовая разорвать их в клочья.

— Как полагаешь, Флетчер, не лучше ли нам сейчас отсюда убраться? — поинтересовался Джонатан.

— Я был бы, пожалуй, не против находиться где-нибудь подальше от этого места…

И мгновенно они оказались в полумиле от подножия скалы, а разинутые клювы обезумевших птиц, сомкнувшись, ухватили только воздух.

— Почему, — недоумевал Джонатан, — почему самое трудное дело — убедить свободного в том, что он свободен и что он вполне способен сам себе это доказать, стоит лишь потратить немного времени на тренировку? Почему так?

Флетчер никак не мог прийти в себя от столь неожиданного поворота событий:

— Что ты сделал? Как мы здесь оказались?

— Но ты же сам сказал, что не прочь оттуда убраться… Или нет?

— Говорил. Но как это ты…

— Очень просто, Флетчер. Так же, как и все остальное: практика.

К утру все и думать забыли о вчерашнем массовом помутнении разума. Но только не Флетчер.

— Джонатан, помнишь, ты говорил как-то — давно уже — насчет любви к Стае, достаточной для того, чтобы возвращаться и учить?

— Помню, конечно.

— Так вот, я не могу понять, как ты умудряешься любить эту тупоумную ораву, готовую в любой момент взбеситься и прикончить тебя. Как, например, вчера…