Чайка Джонатан Ливингстон

Чем больше они допытывались о пустяках, тем больше это коробило Флетчера. Если раньше всех интересовала практическая сторона учения… тренировки, свободный, быстрый и величественный полет в бескрайнем небе… то теперь чайки стали отлынивать от трудной работы, зато с безумной жаждой в глазах слушали легенды о Джонатане — так члены какого-нибудь фан-клуба ловят каждое слово о своем идоле.

— О Птица Флетчер, — спрашивали они, — сказал ли Джонатан Великолепный: «Мы воистину — мысли Великой Чайки…» — либо же он говорил: «Мы фактически — мысли Великой Чайки…»?

— Называйте меня Флетчер. Просто Чайка Флетчер, — отвечал он, опасаясь, как бы птицы не навесили на него титула. — И не все ли равно, какое слово он использовал? Верно и то, и другое; мы — мысли Великой Чайки…

Но он понимал, что такой вариант им не по душе. Чайкам казалось, что наставник просто уклоняется от ответа.

— Птица Флетчер, когда Божественная Птица Джонатан шел на взлет, делал ли он один шаг навстречу ветру… или два?

Прежде чем он успевал откорректировать первый вопрос, кто-нибудь выстреливал второй.

— Птица Флетчер, какие глаза были у Святой Птицы Джонатана — серые или золотистые? — это спросила чайка с серыми глазами — ей было до боли важно получить однозначный ответ.

— Не знаю! Да забудь ты о цвете его глаз! Пусть у него были… ну хоть пурпурные глаза! Какая разница? Важно, что он пришел рассказать нам о возможности полета — для полета же нужно только проснуться и отбросить досужую болтовню о цвете глаз! А сейчас смотри — я покажу вам, как выполнять штопорную бочку.

Но большинству чаек лень было отрабатывать такую сложную фигуру, и они полетели домой с мыслью: «У Великого были Пурпурные Глаза… не такие, как у меня, и не такие, как у любой другой чайки из когда-либо живших».

С годами изменились и сами занятия. Прежде это были вольные поэмы полета, перемежавшиеся тихими, спокойными беседами о Джонатане до и после урока. Теперь же все выродилось в бесконечные истовые пляжные проповеди о Божественном, а летной практикой уже почти никто не занимался.

Флетчер и другие ученики Джонатана были вначале озадачены, затем попытались исправить ситуацию. Они сердились на перемены в поведении соплеменников и старались жестко стоять на своем, но ничего изменить уже не могли. Их чтили — хуже того, преклонялись перед ними, — но больше уже не слушали и ничему не учились. Чаек, занимающихся летной практикой, становилось все меньше и меньше.

Один за другим уходили Изначальные Ученики, оставляя после себя холодные мертвые тела. Стая эти тела подбирала и устраивала пышные слезливые похороны, погребая усопших под огромными галечными курганами, — и прежде, чем добавить на кучу свой камешек, каждая чайка с убийственной серьезностью произносила траурную речь. Эти курганы стали святилищами. Считалось, что всякая чайка, желающая обрести Единство, должна обязательно положить туда камень и сказать что-то скорбное.

Никто не знал, что такое Единство, но ведь и так понятно, что это очень серьезная и глубокая штука — и любая чайка, задающая вопросы, тем самым выставляет себя полной дурой. Всем известно, что такое Единство, и твои шансы обрести его тем выше, чем более красивый камешек ты возложишь на могилу Птицы Мартина.

Флетчер ушел последним. Это произошло во время долгого одиночного полета — самого безупречного и прекрасного во всей его жизни. Тело Флетчера исчезло во время вертикальной медленной бочки — фигуры, которую он отрабатывал еще с дней своего знакомства с Чайкой Джонатаном… Причем в момент своего исчезновения он никуда не бросал никаких камешков и не медитировал на афоризмы о Единстве. Просто растворился в совершенстве собственного полета.

Когда Флетчер не вернулся на пляж в течение следующей недели — просто пропал без вести, — Стаей ненадолго овладели растерянность и испуг. Но затем птицы собрались вместе и определились в отношении того, что произошло.

Было объявлено, что Птицу Флетчера видели в окружении Первых Семи Учеников. Все они стояли на скале, которая отныне будет именоваться Утесом Единства. Затем облака над ними расступились и явилась Великая Птица, Чайка Джонатан Ливингстон собственной персоной. Облаченный в царственные перья и златые раковины, с венцом из драгоценной гальки на челе — одежды эти символизируют небо, и море, и ветер, и землю, — он призвал Флетчера на Берег Единства, и тот волшебным образом вознесся в ореоле священных лучей, после чего облака вновь сомкнулись под величественный хор потусторонних чаячьих голосов.

Так что курган из гальки на Утесе Единства, посвященный светлейшей памяти Птицы Флетчера, стал самой большой кучей камней на всех берегах нашей планеты. Подобные же курганы возведены повсюду — но то лишь ритуальные подражания.