Чайки за кормой

На галерке примостились загнанные сюда для массовости и плюрализма работяги и студенты. Места для поцелуев заняли Душенечаевы.

Неожиданно зазвучал гимн. Все присутствующие встали и умолкли, только студенты продолжали галдеть, а господа из делового мира и в стоячем положении посылали распоряжения по Интернету.

Когда гимн утих, на сцену взошел Харитон Мондель. На нем был черный фрак, белая манишка и галстук-бабочка. Лицо его было хмурым – радости от победы как таковой он не испытывал. К нему поднесли кресло, которое слегка напоминало трон. Он сел.

Слово взял председатель избирательной комиссии Дурнов. Он огласил результаты выборов, которые все уже и так знали, и вручил Харитону свидетельство об избрании и удостоверение главы города. Мондель помрачнел еще больше. Перед принятием присяги ему следовало сказать речь.

Мондель поднялся и подошел к микрофону.

– Дамы и господа! Хочу сразу заметить, что это не я победил, это другие проиграли.

В зале появилось легкое волнение – начало речи было необычным.

– «Сынок, мне совершенно не нравятся люди, которые окружают тебя в последнее время» – писала фрау Паулюс в 43-м году сыну под Сталинград. Подобное письмо я, видимо, должен был бы получить и от своей матери, будь она жива. Хаотичный набор инфантильных картинок, а не реальных людей я наблюдаю в последнее время.

Собравшийся народ притих, предчувствуя, что будет интересно. От монделевской хмурости не осталось и следа – лоб его горел, глаза блестели.

– Я в вашем городе всего два месяца, а он уже мне стал противен. Я бывал в Волнограде двадцать лет назад. Тогда были другие люди, был другой город. Чистые души, чистые улицы. Много веселья, много тепла. Сейчас все не так. А, с другой стороны, что можно ожидать, если за те же двадцать лет старую «песню» отменили, а новую не придумали. Идеология сейчас одна – нажива любым путем, любыми средствами. Бандиты, мошенники, проходимцы всех мастей и их пособники захватили все ключевые посты. Везде! Сейчас в городе слова «честь», «совесть», «справедливость» – пустые звуки. Произошло полное духовное закабаление народа и деградация каждой личности.

– А чем вы лучше? – крикнул с заднего ряда очкастый студент с наушником от плеера в ухе.

– Да ничем! – с ходу ответил Мондель, и тут его прорвало! Елейная радость разлилась по его лицу – снова высокое напряжение пронзило его тело и душу.

– Мне будет достаточно пробыть на посту мэра пару месяцев, как всякий и каждый будет кидать в меня камни и говорить, какая я сволочь. Но это не я сволочь, это должность такая. Бывали в городе лучшие времена, бывали худшие, но система всегда была одна – система подавления и угнетения.

Дурнов вскочил со своего места и умчался за кулисы. Там он нашел дежурного администратора.

– Срочно выключи микрофон!

Мондель продолжал нагнетать.

– Этот город разворовывают все, кому не лень. Вывозят цемент, нефть, лес, пшеницу. Те, кто должен контролировать это, спокойно смотрят на то, как тают богатства Родины, потому что их личные состояния как раз таки увеличиваются в геометрической прогрессии.

Микрофон перестал работать. Мондель подошел к краю сцены и продолжил речь, повысив голос. В зале была полнейшая тишина.

– Вы сами, – законно избранный мэр указал рукой на задние ряды, – отдали власть и богатства города вот этим, – следующий жест был направлен уже на первые ряды.

– Почему лучшие умы покинули город и обитают сейчас на чужбине? Не предоставили им необходимых условий? Нет же! Русский ученый без условий работает еще лучше – история это доказала. Для него важны не деньги, а истина. Просто сердце у него болит – не может он жить в несправедливости. Так же, как и любой русский интеллигент. Россию надо любить, а не разворовывать!

Дурнов метался в закулисье, пытаясь хоть что-то предпринять. На глаза ему попался человек с проволокой, кусачками и изолентой. «Электрик!»

– Выключай свет! – рявкнул глава избирательной комиссии.

В зале стало темно. Погасла лысина Закругляева. Но тут же вспыхнули сотни зажигалок. Третий ряд во главе с Бибекиным под шумок тихо свалил.

– Вот эти жирные боровы, – Мондель направил свой указательный палец на сидящих за столом, – ласково разговаривая с вами, грабят вас так, как не смог бы ни один гоп-стопник. А вы молчите и улыбаетесь! Сила в народе уже не та, поиссякла вся. Одна надежда: проснется какой-нибудь былинный герой, Илья Муромец, например, позовет с собой О. Поповича и Д. Никитича и вломят они этим боровам по первое число. Будет тогда и белка, будет и свисток. Но это все со временем. А сейчас-то как жить?!

Мондель спустился со сцены и зашагал по проходам темного зала.

– Где, где вы, люди?! Я вас не вижу! – громко крикнул он.

– Мы здесь! – отозвался очкастый студент. У него не было зажигалки, и он посветил на свое лицо экраном мобильного телефона.

– Я не буду мэром, – тихо сказал Харитон, но полная тишина сделала эти слова криком.

– Почему? – спросил кто-то рядом.

– Не хочу…

Момент был пиковый. «Вот ради этого и стоит жить», – как-то буднично подумал Мондель и ушел.