Все же маститый музыкант не смог отказать в высокой оценке музыкальных данных мальчика. Рудольф Васильевич со всей определенностью отмечал: «Несомненно, способности его были выдающиеся: поразительная тонкость слуха, память, отличная рука…» Правда, за свою многолетнюю педагогическую деятельность ему приходилось встречаться с одаренными учениками, поэтому многоопытного Кюндингера поразили не эти перечисленные выше качества, а импровизации Чайковского: «В них действительно смутно чувствовалось что-то не совсем обыкновенное». Характерно, что такую оценку творческому дарованию своего воспитанника давал музыкант, сам занимающийся композицией. Искренне поражаясь гармоническому чутью юного Чайковского, педагог показывал собственные сочинения своему ученику и даже прислушивался к его мнению.
Недолго учился у Кюндингера будущий композитор, но значение этих уроков было велико. «Этому выдающемуся артисту я обязан тем, что понял, что мое подлинное призвание — музыка, — писал позднее Чайковский. — Это он сблизил меня с классиками и открыл мне новые горизонты моего искусства».
Занятия с Кюндингером расширили его музыкальный кругозор, дали минимальные понятия в теории музыки, а главное, придали ему некоторую уверенность в своих силах. Он впервые в жизни решился записать на нотной бумаге свое первое сочинение! Это был романс — жанр в те времена чрезвычайно популярный, с каждым годом привлекавший все новых почитателей. Форма романса была очень проста и доходчива. Она допускала большую свободу в выражении авторских чувств и эмоций, что вполне совпадало с желаниями тех, кто хотел даже без специальной подготовки попробовать себя в «сочинительстве». Как правило, ведущим в этом несложном творческом процессе выступало слово — текст, который во многом и определял успех произведения, особенно если это был композитор-любитель.
Выбирая стихи для романсов, Чайковский обратился к поэзии Афанасия Фета, с которым ему довелось в конце жизни познакомиться лично. В этот период муза известного и весьма модного тогда поэта переживала свой несомненный расцвет. Автор стихотворения «Я пришел к тебе с приветом…» был одним из немногих в русской литературе XIX века «чистым» лириком, рождая, по выражению Пушкина, единство «волшебных звуков, чувств и дум». Когда Чайковский листал томик его стихотворений, большинство из них уже были хорошо известны, а строфы «На заре ты ее не буди» благодаря музыке А. К. Варламова стали, по словам Салтыкова-Щедрина, «песней, сделавшейся почти народной».
Первый романс Чайковского, написанный им в конце своего пребывания в училище, не был рассчитан на концертное исполнение. В красивых лирических аккордах поэзии Фета он нашел свою сокровенную, глубокую и вместе с тем грустную ноту. Избрав стихотворение «Не здесь ли ты легкою тенью…», он назвал свой романс по второй строфе — «Мой гений, мой ангел, мой друг». Записанное без всяких помарок, практически на одной странице нотной бумаги, оно имеет посвящение. Но после слова «Посвящено» следует многоточие. Несомненно, что этот романс явился данью памяти матери. Романс стал как бы музыкальным приношением. В овеянных тихой грустью стихах он увидел обращение к той, которую потерял навсегда и которая для него действительно была и ангелом и все понимающим другом, как не раз он называл ее в своих письмах. В небыстром развитии мелодии негромко (пиано) звучат минорные аккорды, поддержанные мягкими басами. Простая и безыскусная мелодия скорее сопровождает текст, нежели раскрывает или усиливает его особый для Чайковского смысл. Это как бы эхо давнего горя, оставшегося в душе на всю жизнь.
Второй романс Чайковского был написан на стихи Пушкина. И это закономерно. В те годы, когда минуло четверть века со дня гибели поэта, выразившего, по его же собственным словам, «образ мыслей и чувствований народа», Россия давно по достоинству оценила слова Жуковского, назвавшего его «великим национальным поэтом». Не ошибся и Тютчев, написавший в год кончины Пушкина:
Гений Пушкина околдовал сердце Чайковского в ранние годы, и, как оказалось впоследствии, на всю жизнь.
Действительно, творчество гениального поэта, так много сделавшего для становления отечественной литературы, для развития свободолюбивых идей, получило наконец всеобщее признание. Слава его достигла небывалой высоты, возбуждая в передовой части русского общества законную гордость и прилив энергии. В серии статей, написанных В. Г. Белинским и А. Н. Серовым, определялось его поистине великое значение для судеб отечественной культуры. Имя Пушкина с благоговением произносят поэты Тютчев и Вяземский, Фет и Крылов, писатели Гоголь, Тургенев и Гончаров, не скрывавший, что питался поэзией Пушкина «как молоком матери».