Чахотка. Другая история немецкого общества

Когда военные успехи стали меркнуть, власть мобилизовала все оставшиеся ресурсы. Больных туберкулезом обязали являться на работы^[824]. До сих пор пропаганда всеми средствами представляла туберкулезных больных как «общественно опасных распространителей бацилл», но в условиях военного времени медицинские аргументы не действовали. «Заразности туберкулеза положены известные границы», — значилось в циркуляре министерства внутренних дел. Даже открытая форма туберкулеза «при нормальных условиях окружающей среды и труда» представляла теперь лишь ограниченную опасность^[825]. Больные чахоткой, лечились ли они в больницах или дома, должны были теперь являться на работы. Им поручали любую деятельность, какую сочтут для них возможной больничные доктора, управление здравоохранения, врач на производстве и ведомство по трудоустройству. Оставшиеся еще силы больного должны послужить общему делу, пока не наступит смерть. В целях «полного, без остатка, служения делу народа» подумывали даже мобилизовать чахоточных на фронт^[826].

Особенно безжалостной была политика в отношении туберкулезных больных на захваченных территориях, где из‐за тяжких военных условий жизни резко выросло число заболевших^[827]. На восточных территориях, особенно в Польше, больных туберкулезом убивали в огромных количествах^[828]. Особенной жестокостью отличался руководитель оккупационного режима, имперский наместник в оккупированной области (рейхсгау) Вартеланд Артур Грейзер. В 1942 году он докладывал Гиммлеру о «спецоперации» (расстреле) против около 100 тысяч евреев и просил, чтобы ему разрешили полностью избавить подчиненную ему территорию от еврейской опасности, которая, по его словам, «принимала катастрофические формы»^[829]. Грейзер планировал «истребить среди польского населения все случаи открытого туберкулеза»^[830] — по его подсчетам, их было около 35 тысяч. Наместник собирался депортировать больных в лагерь смерти в Хелмно, прямиком в газовые камеры. Гиммлер одобрил план Грейзера, однако, видимо, по политическим соображениям план убийства был отменен. Смертельно больных это всё равно не спасло. Рудольф Бранд, адъютант Гиммлера, вспоминал, что по предложению Грайзера «были уничтожены от 8 до 10 тысяч поляков. Несколько тысяч больных туберкулезом были депортированы в изолированный лагерь, где должны были сами о себе заботиться»^[831]. По мнению историка медицины Кристины Вольтерс, версия Бранда близка к истине, только сначала больных помещали в специальные лечебницы, чтобы скрыть их умерщвление^[832].

5. Лечебница-тюрьма Штадтрода

Тюрингия была во многих отношениях образцом режима национал-социалистов^[833]. Она стала первой из немецких земель, где еще в 1930 году член национал-социалистической партии Вильгельм Фрик стал министром внутренних дел. Тюрингия оказалась форпостом расового учения, поскольку министр Фрик пригласил филолога Ханса Гюнтера по прозвищу Раса-Гюнтер руководить кафедрой в Йенском университете. В 1922 году Гюнтер опубликовал «бестселлер» «Расовое учение германского народа»^[834]. И наконец, именно в Тюрингии было создано первое заведение для принудительной изоляции больных туберкулезом.

1 сентября 1930 года Фрик издал региональный указ об инфекционных болезнях — свод законов, позволяющий принудительно изолировать «асоциальных» чахоточных в специальном заведении. Чтобы болезнь не распространялась, значилось в документе, заболевшие на период инфекционной опасности — «при подозрении на заболевание, как носители бактерий, или в случае длительного хронического течения болезни»^[835] — должны быть изолированы либо у себя в доме, либо в больнице^[836].

Распоряжения Фрика были для больных крайне унизительны. «Инфекционно опасные личности без постоянного места жительства и профессии» в любом случае должны быть отделены от общества. Если больной не желал покидать свой дом, «надлежало на видном месте сделать надпись о его болезни, так чтобы имя и фамилия больного были написаны большими буквами»^[837].

Гитлер потребовал изоляции сифилитиков и туберкулезников в своей программной книге «Моя борьба»: «Право на личную свободу уступает место долгу сохранения расы». «В случае необходимости неизлечимо больные должны быть немилосердно изолированы — варварская мера для несчастных, но благословение для тех, кто их окружает. Быстротечное страдание одного века избавит впоследствии от тысячелетней боли»^[838].