Чахотка. Другая история немецкого общества

Тюрингский закон стал образцом для появившегося спустя восемь лет «Предписания о борьбе с инфекционными болезнями», которое унифицировало и регламентировало политику по отношению к заразным больным на всей территории Германии^[839]. Наряду с такими заболеваниями, как чума, холера и оспа, теперь выявлению и регистрации подлежали еще 22 болезни, в том числе коклюш, детский церебральный паралич, скарлатина и туберкулез. Для этого списка больше не действовала врачебная тайна: врач был обязан в течение 24 часов заявить в здравоохранительное ведомство о пациенте, страдающем одним из вышеперечисленных заболеваний. Та же обязанность распространялась на отцов семейств, квартирных хозяев и патологоанатомов. Властей интересовали, разумеется, не дети с коклюшем, но, как с горечью пишет историк Гётц Али, больные туберкулезом^[840].

Предписания нового закона на территории всего Рейха стали законодательной базой для «принудительной изоляции» туберкулезных больных. Если больной не соблюдал правила гигиены и карантина, отказывался пройти врачебное обследование, не следовал «предписанным правилам защиты» и вообще был «невоспитуем», его могли принудительно поместить в «специализированное учреждение»^[841]. Одновременно под пристальным наблюдением находились многие больные, которые отказывались от хирургического вмешательства или лечения в больничном стационаре — из страха либо из нежелания оставлять свои семьи.

Тот, на кого заявляли, мог быть и не заразным: закон предписывал выявление и надзор за теми, у кого было лишь «подозрение на инфекционное заболевание», доказательств заразности не требовалось. Отныне всякий больной туберкулезом жил под угрозой изоляции. При этом на больного или его семью возлагались все затраты на его принудительное содержание^[842].

Туберкулезные больные могли быть изолированы в любой больнице, но и тут Тюрингия отличилась: здесь появилось первое учреждение для «изоляции асоциальных и невоспитуемых больных»^[843]. С 15 октября 1934 года в структуре лечебницы Штадтрода появилось первое в Германии «закрытое подразделение для асоциальных больных с октрытой формой туберкулеза»^[844]. Штадтрода изначально была не обычной больницей, а психиатрической лечебницей. Туберкулезные больные как предположительно «психически трудноуправляемые» были вверены психиатрам, а не специалистам по легочным болезням^[845].

Задачи новой больницы не ограничивались изоляцией заразных больных и предотвращении распространения инфекции: в Штадтроде наказывали за асоциальное поведение, о чем свидетельствует доклад 1934 года. В докладе сообщалось, что пациенты больницы отличаются наплевательским отношением к своим согражданам, «часто посещают пивные и танцы, ведут распутный образ жизни и абсолютно пренебрегают правилами безопасности»^[846].

Больницей в Штадтроде один за другим руководили два врача, причастные к массовой эвтаназии, уничтожению так называемых недостойных жизней. В 1933–1939 годах главным врачом был йенский профессор психиатрии и неврологии Бертольд Кин, с 1939 по 1945 годы — Герхард Клоос.

Клоос сам болел чахоткой^[847]. В 1935 году ему пришлось уйти с военной службы: обострился туберкулез легких, которым Клоос заболел еще перед Первой мировой войной. В течение года Клоос лечился в Давосе, в санатории для интернированных немецких военных. Спустя два года вместе с главным врачом этого давосского санатория он опубликовал работу о психической симптоматике туберкулеза легких. В этом сочинении Клоос оспаривал расхожее мнение, будто существует «туберкулезный (неполноценный) характер», и протестовал против стереотипных представлений о том, что такое горный санаторий, особенно против образа, внушенного популярным романом Томаса Манна «Волшебная гора»^[848]. Каждый отдельный случай заболевания должен рассматриваться индивидуально и серьезно — это убеждение Клоос вынес из своего лечения как пациент, но полностью игнорировал его в качестве врача.

Туберкулезным отделением в психиатрической клинике Штадтрода руководил доктор Альфред Ашенбреннер, скорее философ и расовый гигиенист, нежели лечащий врач, что было для властей весьма кстати, поскольку главная его функция состояла в том, чтобы, по выражению главврача Кина, служить полицейским надзирателем, соблюдать «распорядок, как в исправительных учреждениях, работных домах, концентрационных лагерях»^[849].