Чардаш смерти

Шаймоши вскинул винтовку. Щелкнул затвор – он дослал патрон. Но Дани всё таки успел выстрелить первым. Пуля, посланная из винтовки вонзилась в тело женщины на мгновение позже пистолетной. Голос её наконец-то пресёкся. Пуля мелкого калибра угодила в середину груди. Пуля, выпущенная из винтовки, превратила её лицо в кровавое месиво. Серафима уронила голову назад. Руки её раскинулись, словно она возжелала обнять дымное, пышущее зноем небо. Мёртвый мальчишка лежал у неё под боком. Он будто спал, уткнувшись лицом в материнскую подмышку.

– Напрасно мы так, – выдохнул Дани.

– Да ладно! Вам нравилась её внешность. Понимаю. Война. Баб мало. Но на самом-то деле она была не слишком-то хороша. Да и не молода уже, – проговорил Шаймоши.

– Я не о том. Нам надо ещё поймать хромого санитара.

– Кого?

– Старшего брата этого вот Матвея.

– Поймаем!

– Распорядись подвесить обоих так, чтобы было видно от ворот больницы. А на шею этой табличку, что ли, приспособь, чтобы сын наверняка узнал свою мать.

– А мальчишку закопать?

– Нет. Пусть в последний раз повидает брата. И ещё…

Дани с плохо скрываемым раздражением посмотрел в преданные глаза своего ординарца.

– Я прошу тебя сделать так, как она хотела. Если доведётся, похорони их вместе.

* * *

Эта улица носила довольно странное название: «Первое Мая». По обе стороны бетонной дороги когда-то стояли одноэтажные дома. Участки земли и огороды русские обносят высокими заборами. В этом состоит одна из особенностей местного менталитета. Русские любят считать чужое. И не только считать, но и обобществлять. Возведение высоких заборов всего лишь попытка оградить своё добро от пытливых глаз соседей. Оберегают благополучие. Нищету и убожество в этих местах принято выставлять напоказ. Но в августе 1942 года на улице Первого Мая уже нечего стало ни скрывать, ни демонстрировать. Улица Первого Мая превратилась в поле руин. Проезжая часть улицы была частично восстановлена интендантскими службами. На разборку завалов выгоняли местное население и военнопленных, которых становилось всё больше. К концу августа губернская больница по-прежнему являлась костью в горле командования 2-й Венгерской армии, превращенная большевиками в постоянно гноящееся гнездо сопротивления. Оттуда на улицу Первого Мая прилетали мины. Оттуда на улицу Первого Мая приползали диверсанты.

Тем августовским днём за рулём «хорьха» как обычно сидел Шаймоши. Он уверенно лавировал между воронками – следами минных разрывов. Дани сидел рядом с ним. Он высматривал на дороге неразорвавшиеся мины. Отто Козьма, Алмос Гаспар и Гильдебрант Хельвиг расположились на заднем сиденье. Они миновали группу усталых и оборванных людей, разбиравших завалы недавно обрушившегося дома. Руины перегородили часть улицы, и Шаймоши пришлось притормозить, чтобы пропустить встречный транспорт. Конвоировали пленных пятеро подчинённых лейтенанта Гаспара. Отдавая честь «хорьху», они беззаботно улыбались.

– Надо говорить имьеню Перви май, – коверкая русские слова говорил Алмос. – Так принято у русских. Так, Дани? Они всё имени чего-то.

– Зачем называть улицу именем календарного дня? – спросил Гильденбрандт.

– Ты должен знать это лучше нас, – засмеялся Алмос. – Потому что ты – немец. Первое мая – праздник коммунаров. Все мы знаем, как сильно было влияние коммунаров в Германии, пока фюрер железной рукой не навёл там порядок.

– Хайль! – весело провозгласил Гильбрандт.

– Зиг хайль! – Отто вытянул руку в приветственном жесте и чувствительно задел Дани по затылку.

– Не вижу логики. Зачем мы колесим между этих руин? – проговорил Алмос, но Гильдебрандт не дал ему договорить.

– Видите, видите то дерево? – закричал он.

– Это тополь, – сказал Отто.

– Какой там тополь! Это огромная яблоня! Видите под ней крышу?

– Мне больше нравятся черепичные крыши, – проговорил Алмос.

– Неважно черепичная она, жестяная или какая-то ещё! Это целая крыша! Понимаете?

Судя по всему, Шаймоши разбирало любопытство. «Хорьх» увеличил скорость и закачался на колдобинах русской дороги, как лодчонка на волнах Дуная. Скоро верный ординарец Дани притормозил у калитки.

Действительно, по странному стечению обстоятельств дом за номером 28 оказался единственным уцелевшим в ряду домов на чётной стороне улицы Первого мая. В отличие от остальных этот дом не был обнесён высоким, глухим забором. Живописный полисадник отгораживал от улицы выкрашенный синей краской, низенький штакетник. На синие ставни отбрасывала тень крона огромной, обильно плодоносящей яблони. Дорожка, ведущая от калитки к дому, была посыпана мелким щебнем. По обе стороны от неё цвели бело-розовые цветы. Чисто вымытые ступени крыльца устилал пёстрый домотканый коврик. На травке под яблоней уже стоял круглый стол на гнутых ножках и несколько стульев. Дани в изумлении уставился на белоснежную скатерть. Ему вдруг сделалось страшно. Что если прямо сейчас со стороны больницы прилетит снаряд или мина? Что если убийственное орудие поднимет в воздух столб чёрной пыли и чьи-нибудь кровавые ошмётки запятнают безупречную белизну крахмального льна?