Чардаш смерти

– Зачем? Думаешь, меня расстреляют за трепотню? Ха! – Он окинул взглядом собственное, слишком короткое тело. – Или опять закатают в штрафбат? Что ещё более страшное может со мной случиться, если уже случилось вот это?

– Вас скоро отправят в тыл и там… – она смотрела на его лицо, стараясь не жмуриться, не отводить взгляда.

Сейчас в заваленной снегом избушке пастуха она ясно припомнила свои тогдашние мысли: «А если и я так? А если и со мной такое случится? Вынесу ли?» Её спас родной голос.

– Октябрина! Тяпа!

Она подняла голову.

– Это ты Тяпа? – спросил солдат.

– Я… Меня мама зовёт. Серафима Андреевна Табунщикова. Не знаете? Возможно, это она вам… вас…

– Красивая, – кивнул солдат. – Теперь я понял. Ты очень на неё похожа. Волосы, как шоколад, глаза, как пасмурное небо. Эх, шоколаду хочется! Думаешь, я швалью был и шоколада не пробовал?

– Думаю – пробовал! – Солдат наконец отцепился от её юбки, и она смогла подняться. – У вас будет много всего хорошего. И шоколада – тоже. У меня сейчас с собой нет. И вообще нет шококлада, но я постараюсь…

– Октябрина!

Мать всегда напоминала ей солнце. Вот и сейчас она вспыхнула в дальнем конце коридора, подобно первому рассветному лучу, высокая, статная, прямая. Три ночи провела в больнице. Может, и не спала вовсе уже много-много часов, а лицо всё равно светится.

– Мама!

Октябрина кинулась напролом. Точно так же всегда поступал, завидев мать, младший из её братьев – Матвей.

Все последующие события того дня почему-то исчезли из её памяти. Только тот солдат-штрафник – его боль, его сбивчивый провокационный рассказ и последнее материнское объятие.

Воспоминание вызвало улыбку. Вот и она ступила на своё собственное минное поле и давно уж идёт по нему, но пока цела. Вот только Лаврик. Вот только Ромка и, конечно, отец. А она всё идёт вперёд. Да идёт ли? Может, и она уже пала? Может, вот сейчас, в эти минуты она совершает предпоследний свой вдох. Без страха, без сомнений она должна пройти минное поле от края до края. Она спасёт Ромку. Она спасёт отца. Пока непонятно как, но она уверена, что на их долю ещё выпадет шоколад.

– Ты что? – буркнул Колдун. – Умом исказилась?

Октябрина вздрогнула, глянула на свои руки. Кочерга! Как она оказалась в её руках? Как она не заметила, что узкая и странно нежная ладонь Колдуна оказалась на её запястье?

– Как, ты говоришь, зовут твоего брата?

– Иван. Но от него с самого начала войны мы не получали ни одного письма. Или вы имеете в виду Вовку? Так он маленький ещё. Ах, ещё есть Матвей. Он младше меня на десять лет. Помню, мама настояла…

– Пойдём со мной, девчонка, – угрюмо прервал её Колдун. – А об рыжем молодце ты лучше не молись. Он твоих молитв не стоит. Хотя… Нет! Лучше уж я буду об нём молиться. Гы-ы-ы!

Кованая железяка вывалилась из её ослабевших пальцев и с грохотом упала на пол.

– Подними и засунь за кушак. Может пригодиться, – командовал Колдун.

– У меня и кушака нет…

– И ума тоже нет. Надень… что там у тебя. Перепояшься. Кочергу за пояс – и айда. Ну-у-у! Schnell!

Октябрина схватила кроличью шубейку. Ремешоком перепоясалась, но не армейским, а так, мальчишечьим, с крошечной пряжкой. Готовясь на дело, она тщательно продумала свой наряд. Всё вплоть до этого вот ремешка. Явившись с избу пастуха, мадьяры тщательно перетрясли все её вещи, но эту вот шубку не тронули. А там, во внутреннем кармане, с тыльной стороны, под подкладкой приятно тяжелел её пистолет. Обойма должна быть полной. Ей ведь так и не довелось ни разу выстрелить из него. В лесу под Латной они вели огонь из винтовок, а когда патроны кончились просто бросили их в снег.

– Поторопись! – ревел из сеней Колдун.

Октябрина мельком глянула на отца, но тот даже головы не повернул, а значит, сейчас она должна всё решать сама. Октябрина быстро проскочила пустые уже сени и оказалась под бледным вечерним солнышком. Мороз сделался ещё крепче. После зловония избы воздух показался ей удивительно свежим. Она глубоко вздохнула, зажмурила глаза.

– Ей ти! Шевьели ног!

Пронзительное карканье Ромкиного палача вывело её из оцепенения. Привыкая к яркому, уличному свету, она потёрла глаза рукавицей. Оба, и мадьяр, и Колдун, вооружившись топорами шагали по снежной целине по направлению к колодезному журавлю. На левом плече у каждого – ремень винтовки. У Шаймоши на правом плече – большая бухта верёвки, из старой растрёпанной пеньки. Октябрина заспешила по их следам, поминутно ощупывая карман шубейки. Эх, не подумала она переложить оружие! Теперь вряд ли удастся его быстро извлечь!

* * *

– У-у-у! – взвыл Колдун.

Они низко склонился над колодезным срубом, высматривая что-то в глубине. Следы возле колодезного сруба обильно запорошила ночная метель, но всё же они были явственно видны.

– Ну что, комсомолка? Что скажешь? – проговорил Колдун.