Чародей

Она протянула ему скатанный папирус. Десятник поколебался, прежде чем взять свиток.

– Мне очень жаль, но я прошу вас подождать, пока не получу указаний.

Совсем скоро десятник прибежал назад:

– Госпожи! Простите, что заставил вас ждать. Прошу, следуйте за мной.

Он проводил их к шатру из окрашенного льна посередине обнесенного частоколом лагеря. Последовала еще одна небольшая задержка, пока десятник шептался с младшим офицером, отвечающим за пост. Затем девушек провели в шатер. Внутри он был скудно обставлен, пол устилали шкуры сернобыков, зебр и леопардов. На них, скрестив ноги, сидел мужчина в окружении карт и свитков папируса. На коленях он держал деревянное блюдо с зажаренными на костре ребрышками и лепешками из дурры. Мужчина посмотрел на вошедших. Лицо у него было худое, щеки ввалились, и даже ленты в его бороде не могли скрыть того, что она скорее седая, чем черная. Кожаная повязка закрывала один глаз. Взгляд у него был хмурый.

– Дядя Тонка! – Минтака шагнула на свет лампы и скинула накидку.

Мужчина медленно поднялся и уставился на нее. Затем внезапно усмехнулся, а единственный его глаз сверкнул.

– Я и поверить не мог! – Он обнял ее и поднял в воздух. – Я слышал, ты покинула нас и переметнулась к врагу.

Когда он снова поставил Минтаку и она частично оправилась от столь бурного выражения любви, она выпалила:

– Я затем и приехала, чтобы поговорить с тобой об этом, дядя Тонка.

– Кто это с тобой? – Он поглядел на Мерикару, затем заморгал здоровым глазом. – Клянусь зловонным дыханием Сета, я ее знаю.

– Это царевна Мерикара.

– Сбежавшая жена Наджи. Он будет рад заполучить тебя обратно, – хмыкнул Пренн. – Есть хотите?

Не дожидаясь ответа, он крикнул своим слугам, чтобы принесли еще мяса, хлеба и вина. Когда слуги подавали им пищу, обе девушки вновь закрыли лица, но как только они ушли, Минтака подсела к Пренну со стороны здорового уха и понизила голос, чтобы никто любопытный за стенами шатра не мог их подслушать.

Гиксос слушал молча, но когда девушка описала ему события той ужасной ночи, когда ее отец и все братья погибли на горящем корабле у Баласфуры, выражение его лица изменилось. Минтаке показалось, что она заметила слезу, блеснувшую в уголке глаза ветерана, хотя подобная слабость немыслима для сотника Красных. Пренн отвернулся, а когда посмотрел на нее снова, слезы не было, и Минтака поняла, что ошиблась.

– Я любил твоего отца почти так же сильно, как люблю тебя, маленький сверчок, но ты предлагаешь мне совершить измену, – только и сказал Пренн, когда девушка закончила свой рассказ.

Некоторое время он молчал, потом вздохнул и сказал:

– Мне требуется время, чтобы все обдумать. Но вы, однако, не можете вернуться туда, откуда пришли. Это слишком опасно. Вам обеим придется побыть под моей защитой, пока это дело не разрешится.

В ответ на их возражения он решительно отрезал:

– Это не просьба, а приказ. – Он на миг задумался. – Я переодену вас, как пару моих любимых мальчиков. Это не вызовет толков, поскольку всем моим людям известно, что огузок мне по вкусу ничуть не меньше, чем филе.

– Можно мне хотя бы послать весточку Неферу-Сети? – взмолилась Минтака.

– Это тоже слишком рискованно. Наберитесь терпения. Долго ждать не придется. Наджа стоит на высотах Хатмии и через несколько дней двинется на Исмаилию. Сражение состоится еще до того, как полная луна Осириса пойдет на убыль. – Потом он буркнул еле слышно: – И я вынужден буду принять решение.

Мерен издалека наблюдал за огромным войском фараона Наджи. Когда оно начало спускаться с перевала Хатмия на сухие земли пустыни, он выпустил пару голубей из данных ему Таитой. Если одну поймает сокол или другая хищная птица, вторая все же донесет весть. На лапку у каждой птицы была намотана в один оборот красная нить – извещение о том, что наступление началось.

Тенью Мерен следовал за ползущей через пустыню вражеской армией, а ночью подбирался ближе к станам: смотрел, как воины берут воду из припасенных кувшинов, подслушивал обрывки громких разговоров у походных костров.

На пятую ночь все войско Наджи спустилось в пустыню и начало переход. Головные отряды к тому времени прошли уже половину пути между Хатмией и Исмаилией. Мерен получил возможность выехать на дорогу позади арьергарда и обследовать водные склады позади войска. Почти все кувшины были опустошены или унесены. Наджа был так уверен в победе, что не берег запасов на случай возможного отступления. Из оставшихся нетронутыми кувшинов Мерен наполнил свои бурдюки, а немногие последние разбил.