На прислугу Богумил и не стал бы рассчитывать, как на свидетелей. Хуже было другое – дознаватели из магистрата тоже не нашли никаких следов. Даже попытались допросить самого мертвеца, что вообще-то было запрещено, но весть об упыре быстро разнеслась по всему городку, и бургомистр живо дал добро на черное колдовство. Бесполезно – покойный Лешек, глядя в потолок неподвижными глазами, хрипел лишь о красивой девке, пришедшей его навестить, и о том, как по ней скучал.
Затем тело убрали, комнату вымыли, постель отнесли прачкам на стирку. Богумил сидел внизу в таверне и цедил мелкими глотками сладкий эль, пытаясь унять дрожащие руки.
«Раскис совсем, на титьки загляделся, кобель блудливый, – костерил он мысленно сам себя. – Размяк от восторга, подобно прыщавому юнцу, расслабился и потерял бдительность. Городишко ладный, как шкатулочка музыкальная, крендельки, студиозусы, лавчонки торговые, ратуша, костел с драгоценными витражами. Тьфу ты, пропасть! Один из лучших охотников за нежитью, курва-мать! Радагаст бы меня за такое попер сраным веником из замка, отняв цеховой знак, и правильно бы сделал. Кровищу увидел – и блеванул, словно первокурсник на практике у жальника. Вот так и теряются навыки. Меняются на петушки на палочке, на сытные обеды, да на бабью…»
Додумать неприличное слово колдун не успел – подошла притихшая и опечаленная Анна и без слов вылила ему в кружку зеленоватую жидкость из крохотного пузырька.
– Заснешь быстрее, желудку станет лучше, – пояснила она, не дожидаясь гневных окриков.
Колдун сердито молчал. На жрицу он был обижен донельзя и разговаривать с ней желания не имел. По крайней мере, сию минуту.
Однако, судя по всему, Анне на настроение Богумила было плевать.
– Студенты утверждают, что в их городе ничего плохого не происходит, – сказала она, присаживаясь рядом. – И мне это не нравится. Все как будто сговорились – рассказывают, как здесь хорошо живется, с добрым бургомистром и ректором, и школа здесь лучшая, и в лавках торговых есть диковинки на любой вкус и цвет, и море в двух днях езды чудесное, как в жарком Индостане, только без акул да медуз поганых. И леса родят птиц да зверья немеряно, и поля дают богатый урожай ежегодно, только успевай собирать…
– И кони на мостовую не навозом, а волшебными яблоками гадят, съешь одно – омолодишься на двадцать лет, – хмыкнул, не выдержав, колдун. Хватит пережевывать неудачу. Он и впрямь сюда приехал упыря ловить, а не с девками по койкам кувыркаться. Не хочет – пусть катится к лесовой бабке, он себе после оплаты за голову штригоя десяток таких красоток купит, посимпатичнее, да поласковее. – Плохо дело. Похоже, тут колдовство замешано злое. Пройдусь-ка и я завтра около школы, сам поговорю с юнцами. Прощупаю, нет ли на их разумах какого-либо массового морока.
Но и эти поиски ни к чему не привели. Последующие дни Богумил с Анной честно прочесывали окрестности и опрашивали школяров, лавочников, стражей у здания суда, прихожан при костеле святого Анхеля. Скрывать от населения цель своих поисков уже не было смысла – благодаря болтовне покойного Лешека о ней знал весь Чаросвет. И да, никто из детей или юнцов уже лет пять как не пропадал.
Через пару дней Богумил решил, что хватит с него однообразных прогулок по городу, оседлал Жареху и отправился на окраины. И тут ему пришлось изрядно удивиться. Домишки в деревеньках на границе с лесом были справные, крыши – бревенчатые, стены – крепкие, щедро законопаченные смолой. Кметы смотрели на него с настороженностью, но без неприязни. А улыбчивая молодуха, жена местного старосты, даже пригласила зайти в дом, освежиться с дороги и переждать полуденную жару. Впрочем, муж ее, только отобедавший и теперь стругавший на крыльце узорчатое веретено для прялки, не решился оставлять супругу наедине со столичным колдуном. Выставил Жарехе ведро воды из колодца и тут же вошел следом за гостем.
– Хотел было спросить, нет ли у вас напастей каких или чудищ, что мешают жить, – с улыбкой признался разомлевший от жары Богумил, растянувшись на добротной деревянной лавке после кружки холодного кваску. – Но теперь вижу, что благополучно все.
– Божьей милостью, сударь, – ласково взглянула на него молодуха. – На окраинах давно не водится никакой пакости, даже кикимор.
Вот есть же бабы! Тихие, скромные, смотрят вежливо, подбородок выше носа не задирают. Богумил мысленно выругался, запретил себе думать о чем-либо, кроме дела, и переключился на беседу.
– Быть того не может, – покачал он головой. – Чтобы нечисть лесная даже в коровники не совалась? И подменышей в колыбельках не оставляла? И молоко у скота никто не крадет?
– Нет, господин, – ответил войт. – Женушка моя права – Бог нас хранит. Часовню как в деревне нашей поставили, так и не стало в округе кровопивцев да прочей нечисти поганой. В лесу водится всякое, что есть, то есть. Но мы туда и не суемся поодиночке. Сами знаете, супротив толпы мужиков с вилами да рогатинами даже медведь не выстоит, не то что упырь ваш.