Чаролес

Он должен, обязан был все исправить.

Оливер Ньюбэнкс знал, что на самом деле виноват не меньше Алисы. Именно он выложил друзьям новость о болезни мордешора и не смог обуздать свои страхи по этому поводу. Именно из-за него Лейли поддалась легкомыслию. Если бы они с Алисой вообще не заявились на порог особняка, Лейли никогда бы не поехала на Ялду и не оставила своих духов. Хорошо, допустим, от их присутствия мордешору все же была какая-то польза. Но если бы они не потащили ее из дома… Если бы не были так эгоистичны и нетерпеливы… Если бы по-настоящему прислушались, когда она наконец набралась мужества попросить их о помощи…

Нет, Оливер не собирался себя прощать.

Они могли бы неустанно работать первые несколько ночей, – пока не отправят в Запределье скопившиеся у Лейли тела. Они могли бы предотвратить все ужасы Ялды: побег призраков, их гнев и жажду мести. Они могли бы глубже вникнуть в проблемы Лейли и тщательнее разузнать обстоятельства ее жизни.

Они могли бы, снова и снова повторял Оливер про себя. Но не сделали.

Это по их вине отца Лейли убили. Это по их вине Лейли грозило потерять то немногое, что у нее оставалось. Они с Алисой вторглись в жизнь мордешора и разрушили все, что было там ценного. С этой точки зрения становилось совершенно неважным, сумеет ли Оливер когда-нибудь простить себя.

Что, если его никогда не простит Лейли?

* * *

В Ференвуде по-прежнему царила весна.

Сдача прошла совсем недавно, и, поскольку Алиса с Оливером отсутствовали не так уж долго (внимательные читатели наверняка заметили, что время в Чаролесе и Ференвуде текло одинаково, невзирая на разницу в сезонах), двое друзей вернулись в разгар цветения. Такой резкий переход из зимы в весну не мог не вызвать потрясения, и несколько минут они просто глазели по сторонам, осваиваясь и заново привыкая к дому.

Стоило им высадиться на берегу реки, как их окружили разгневанные Старейшины. В общем-то, те могли ничего не говорить: суровые выражения их лиц сказали Алисе и Оливеру все, что нужно. Тем не менее они не удовлетворились гневными взглядами и добавили к ним громкие и на редкость эмоциональные речи, суть которых сводилась к тому, как безнадежно они разочарованы в обоих детях. В финале Алисе и Оливеру вручили запечатанные конверты с местом и временем официального слушания. Парочка явно нарушила не один магический закон и теперь должна быть предстать перед судом, который определит меру их наказания. Ничего слишком сурового, разумеется, – в конце концов, Алиса и Оливер были несовершеннолетними, – но несколько недель общественных работ грозили им весьма вероятно.

Алиса плакала и цеплялась за отца, всем своим видом выражая раскаяние. Оливеру было плевать.

Старейшины велели ему отправляться прямо домой, рассудив, что родители сами выберут мальчику подходящее наказание. Оливер чуть не расхохотался. Он владел магией убеждения. Родители и пальцем не могли тронуть его с тех пор, как он научился складывать буквы в слова.

Мама Алисы тихо ждала неподалеку, и, когда Алиса с отцом направились в ее сторону, Оливер неожиданно оказался в одиночестве. Никто за ним не пришел. Он сам убил все надежды на здоровые отношения с семьей – так часто применял к ним убеждение. Магия подчинилась ему в чересчур юном возрасте, и он тренировал ее на родителях при каждом удобном случае. Иногда они неделями жили под его чарами, в то время как Оливер уходил и приходил, когда вздумается, и делал все, что только взбредет в голову. Наконец в прошлом году Алиса помогла ему осознать ошибочность этого пути, и Оливер явился к родителям с повинной – таким, каким был на самом деле, – желая исправить причиненный вред. Увы, к тому времени мать и отец ощущали перед ним лишь страх, и беседа вышла болезненной. Оливер знал, что ему понадобится немало времени, чтобы снова завоевать их доверие. Пока что родители сохраняли с единственным сыном вежливую дистанцию; они все еще пытались его узнать и понять, как относиться к этому чужому, по сути, человеку. Во многих смыслах Оливер был для них полным незнакомцем. Это служило для мальчика источником постоянных горьких сожалений, которые, в свою очередь, удерживали его от привычного использования магии.

Оливер вздохнул, сунул одну руку в карман, а другой, скривившись, помахал на прощание зареванной Алисе. Он не сомневался, что скоро ее увидит, хотя мог только догадываться, какое наказание понесет девочка за свои ошибки. Пока им было лучше разделиться.

Так они и поступили.

Оливер шел с опущенной головой и ссутуленными плечами, вряд ли замечая красоту родной земли. Высокая трава на каждом шагу ластилась к его ногам, но он лишь раздраженно отдергивал ботинки; бабочки увивались вокруг его пальцев, а он отгонял их, злясь и ворча; даже высокое радостное солнце вызывало у Оливера исключительно злость и потоки такой отборной брани, которую не полагалось бы знать джентльмену. Он еще никогда так не скучал по холоду.

Весна совершенно не подходила к его нынешнему расположению духа.