Час кроткой воды

– Вот, держи. – Ласточка сунула ей в руки шкатулку. – Фонари не в порядке, надо новые светильники поставить.

– Хорошо, – кивнула ошеломленная девушка, не сводя глаз с Росинки.

Ласточка нагнулась к золовке.

– А как поставишь, бегом к Минам, – шепнула она ей на ухо. – Янтарной Бусине скажи, что Росинка у нас, и я за ней присмотрю. Они же там наверняка уже с ума сходят, куда она подевалась.

– Сделаю, – вновь кивнула Шелковинка и направилась к фонарю над воротами, будто бы так и надо, и ничего необыкновенного не происходит.

Хорошая девочка. Понятливая и сердечная. Всем бы такую золовку.

– Идем-идем, – негромко говорила Ласточка, уводя подругу в дом. – Сейчас умоешься, я тебя чаем напою…

Обычная успокоительная чушь. Но тут, собственно, не так и важно, что говорить – хоть бы и детские колыбельные, какие на ум придут, а то и вовсе считалки. Разницы никакой. Тебя ведь все едино не слушают. Да, наверное, и не слышат. А вот если собьешься с речи, наступившее молчание услышат. И потому главное – продолжать говорить. Не давать снова уйти в свою беду, нырнуть в нее с головой. Покуда звучит рядом чей-то голос, боль может хоть криком кричать – молчание ей не откликнется. Говорить, что угодно, любую ерунду – пока тебя не начнут слышать. А вот тогда можно и расспрашивать, и утешать, и советовать. Только тогда. Не раньше.

Раньше. Страшное это слово, если подумать…

Вот где ты была раньше, Ласточка? Молчишь? Что – совсем нечего сказать? А еще подруга называется. Где были твои глаза, отчего не заметили, что с девчонкой неладно? И давно ведь неладно, если вспомнить. Нет, вида она не подавала, что правда, то правда. Хорошее воспитание не позволяло. Ох уж это хорошее воспитание. Польза от него есть, кто бы спорил – но бывает, что и вреда не меньше. Нет чтобы подружке пожаловаться, на груди поплакаться – глядишь, и разобрались бы вдвоем. Так ведь нет же – все тишком, все молчком, правду Янтарная Бусина говорит. А все-таки можно было догадаться. Если молодая жена то и дело бегает к подруге, сидит у нее допоздна, словно от пустой поры, и домой не торопится, тут не надо быть мудрецом, чтобы догадаться – не все у нее дома в порядке. И ведь, положа руку на сердце, не скажешь, что совсем уж никакой догадки не было – да, Ласточка? Хоть себе признайся – была. И что ты сделала? Смолчала, дурища. Пошла у глупой девчонки на поводу – и тоже смолчала. Решила, что не стоит в душу лезть. Что сама Росинка в своих трудностях разберется, раз уж поделиться ими не желает. Разберется, как же. Ты ее, часом, с собой не путаешь? Ты бы точно разобралась. Так то – ты, деваха из Подхвостья, а то – домашняя девочка. Тихая, образованная, воспитанная. Она ж совсем еще жизни не видела – ну, как и в чем она может разобраться? А ты деликатничать вздумала. От большого ума, не иначе. И ведь могла же вчера еще помчаться к Росинке – вот как выслушала Бусину, так и подхватилась бы… нет, решила предлог сочинить. Нехорошо, мол, в чужую жизнь лезть без спроса. Вот и досочинялась. Нет уж, деликатность пусть проявляют воспитанные – а ты не умеешь, так и не берись. Делать надо то, что умеешь. Хотя бы сейчас. Авось еще не поздно.

Покуда в голове проносились вихрем эти невеселые мысли, Ласточка делала то, что умеет. Сначала умыла покрытое грязными разводами и потеками слез личико Росинки холодной водой из рукомойника. Потом быстро натаскала из сада нагретой горячим летним солнцем воды – по жаркому времени такая прохладная ванна вполне сойдет. Замочила перепачканную одежду подруги.

Притащила чистую на смену. Вскипятила воду на чай. Вытащила Росинку из ванны, растерла мягким полотенцем, отжала волосы куском шелка – чтобы блестели – не переставая приговаривать утешительную ерунду ни на мгновение. А потом повела начисто отмытую подругу на кухню. Не в гостиную же ее тащить всей семье на погляд. А что жарко в кухне, так это беда поправимая – всего-то и дела, что дверь входную открыть…

Росинка не сказала и слова против. Она и вообще ничего не сказала. Она сидела с чашкой чая в руках и, похоже, не вполне понимала, что это за предмет.

– Пей, – односложно велела Ласточка.

Росинка послушно отпила глоток. Потом, уже по своей воле, еще один. Ну, хвала богам…

Ласточка подошла к ней и чуть приобняла. Так и хотелось погладить измученную девчонку по голове – ну ведь котенок, как есть котенок напуганный. Особенно в этом платье. Конечно, Ласточка могла дать ей домашнее платье Шелковинки, золовка бы слова против не сказала. Она и вправду девочка добрая. Но Ласточке слишком хорошо помнилось, как Шелковинка приболела пару лет назад. Она тогда выпросила Ласточкино платье – и не вылезала из него. «Понимаешь, – говорила она тогда, – оно большое. Я в нем опять как маленькая. Как будто опять в мамину кофту кутаюсь и знаю, что все будет хорошо. Словно кто-то родной и сильный обнимает». Ласточка запомнила эти слова. И сейчас облачила Росинку в свое сменное домашнее платье.

Росинка в нем попросту утонула. И, похоже, это и в самом деле успокаивало ее. Пусть немного, а успокаивало.