Час кроткой воды

– Завтра утром подойдете в управу городского благоустройства. И не надейтесь, что я забуду.

– А как же наша работа? – возмутился Кривой.

– Действительно, – усмехнулся Лан, выразительно глядя на уже ополовиненный винный кувшин. – Вот и мне интересно – а как же ваша работа?

Кривой сплюнул, признавая поражение, и смолчал.

Зато подал голос Нин.

– А что они на меня напали, когда я в патруле был, им за такое ничего не будет? – проохал он, пытаясь кое-как подняться с земли.

Получалось, надо сказать, плоховато. Все-таки пинок ему достался основательный. Да и морду замесили изрядно – она быстро вспухала, как тесто в квашне. Глаза вовсю начали заплывать, превращаясь в щелочки. Но в этих щелочках уже не было и следа недавнего мутного безумия. Зависти и злобы в Гусаке всегда было хоть отбавляй – но даже и они не могли сравниться с его трусостью. Надо же, как просто вышло его окоротить – всего-то и дела, что ввалить пару раз по физиономии и под зад. Этого оказалось довольно, чтобы выбить из него злобную дурь – и напомнить, что за исполнение иных желаний можно огрести куда как тяжкие последствия.

Конечно, Лан все равно будет присматривать за Нином. На всякий случай. Но сейчас опасность миновала.

Хотя зрелище, что ни говори, противное…

– Это тебе ничего не будет за превышение. Пока. Если будешь наперед вести себя смирно. Еще один такой фортель, и тебе припомнят сразу оба. Да, и дубинку подбери, – сдержанно произнес Лан. – Казенная все-таки…

Деньги, если они не заработанные, а найденные или дареные – материя ненадежная. Легко пришли, легко и уйдут. И скажи еще спасибо, если за компанию часть трудовых не сманят. Нет, чтобы такие деньги в доме удержались, их надо «привязать». Одну монету, причем непременно серебряную, положить на домашнюю божницу – для богов и духов. И не тратить ее никогда. Сколько совесть велит, отсыпать в квартальную копилку, из которой беднякам выдается вспоможение. Часть денег непременно потратить в тот же день на подарки. Можно и на себя тоже, на это запрета нет – но меньше, чем на подарки. Часть – на угощение для друзей и соседей. А остальное отложить и не трогать как можно дольше. Только тогда нежданные деньги приживутся в доме.

Ласточка времени даром не теряла. Первым делом отнесла один золотой в меняльную лавку – и, надо сказать, порядком ошалела от веса кошеля, оттянувшего ей руки после обмена. Да и есть отчего ошалеть: золото – это все-таки что-то не столько из действительного мира, сколько из области сказок и фантазий. В золото поверить трудно – даже если оно твое. А вот серебро… особенно если к нему привык так недавно, а большую часть жизни прожил на медь… серебро заявляет о себе властно, и его тяжесть реальна и неоспорима. Забияка только теперь окончательно поверила в свалившееся на нее внезапное богатство – хотя настоящих его размеров так пока и не осознала. Они просто-напросто не помещались в рассудке. Но это было богатство, а не обычный достаток – и в квартальную копилку Забияка еще по дороге домой отсыпала щедрой рукой.

Положив монету на божницу, она отправилась на рынок – за провизией для большого угощения. Шелковинка той порой тоже решила не терять времени даром – и к возвращению Ласточки соседки и подруги были уже в сборе. Что значит – зачем? А по лавкам невестка одна пройтись собралась? А кто же ей совет подаст? Кто одобрит выбранную ею покупку? Кто донести купленное поможет?

Ничего не поделаешь – в поход за подарками Ласточка направилась в большой компании. Иногда с золовкой лучше не спорить.

Первым делом, разумеется, следовало посетить лавку, торгующую кистями. И тут компания оказалась как нельзя более кстати. Да, конечно, за годы замужества бывшая Забияка научилась разбираться в кистях. Но все-таки Шелковинка в них понимает лучше. И Янтарная Бусина. И Росинка. И другие. Жены, матери, дочери, сестры живописцев, сами выросшие с кистью в руке – кому, как не им выбрать самое лучшее, самое правильное? Вот эти – мужу для работы, эти – сыну для учения, а вот эти – золовке и родителям, каждому на свою руку, каждому – для своей надобности.

В лавке, где продавались шали – те самые, невероятно легкие и теплые одновременно – Ласточка выбирала сама. Для свекрови и для золовки. Одна другой красивее. Шелковинка, глянув на шали, чуть не запрыгала на радостях – и попросила еще одну, в чудесных темно-зеленых тонах. Ласточка не была уверена, что такой цвет будет свекрови совсем уж к лицу, слишком оттенок теплый – но ее золовка, ее любимая сестричка попросила, и она купила, не торгуясь, хотя и не очень поняла, зачем.

Понимание настигло ее в шелковой, а затем и в тканевой лавке.