Час ведьмы

— Осень вам не по душе?

— Мне не по душе холод и слякоть, — ответил Пикеринг. — Мои кости отлично знают, что будет дальше.

Доктор был известен своей желчностью, но его также уважали за добродушие и заботу по отношению к больным и умирающим. Люди подшучивали над его скверным характером, потому что он и сам это делал. Ему было около пятидесяти лет, волосы у него побелели, а кожа обветрилась, как у матроса. Его жена умерла двадцать лет назад, и больше он не женился. Его дети сейчас жили в Нью-Хейвене.

— У нас к вам всего несколько вопросов, — предупредил губернатор. — Мы не отнимем у вас много времени.

— Здесь теплее, чем вон там, — ответил доктор, указав за окно. — Нет нужды выпроваживать меня обратно в сумерки.

Губернатор улыбнулся.

— У нас имеются ваши показания, которые вы дали Бенджамину Халлу касательно Мэри Дирфилд. Мы благодарим вас. Вас также вызвали сюда из-за показаний Кэтрин Штильман и того, какое отношение они имеют к прошению о разводе Мэри Дирфилд. Вы знакомы с Мэри. Вам когда-нибудь приходилось лечить ее до того случая, когда она повредила кисть?

— Да. Ни разу не было ничего серьезного. Ее тело подчиняется крови[7]: у нее сангвинический темперамент. Она имеет горячий нрав. И поразительно легко перенесла оспу и корь.

Дэниел Уинслоу наклонился вперед и спросил:

— Это объясняет, почему она бесплодна?

— Нет. Женщины, которые перенесли оспу и корь, постоянно производят на свет детей.

— Тогда в чем причина? — спросил Калеб Адамс. — На основании имеющихся показаний у нас нет причин полагать, что у Томаса Дирфилда и Мэри не было нормальных супружеских отношений, как и в случае с его первой женой, Анной Друри.

— Мэри подала на развод. По-моему, из этого следует вывод, что их супружеские отношения не имеют ничего общего с нормальными, — сказал доктор, и люди в зале рассмеялись, но Мэри только покраснела и уставилась себе под ноги. Мысль о том, что они сейчас будут обсуждать, чем они с мужем занимались в спальне, буквально лишала ее сил. Бенджамин предупреждал ее, но Мэри все равно была не готова к тому, что их совокупление — или его отсутствие — будет рассматриваться в суде. Ей было тошно, стыдно, и она устала оттого, что на нее все смотрят.

— Думаю, доктор Пикеринг, вы понимаете, что я имею в виду, — продолжал Адамс. — Но позвольте мне прояснить: могло ли моральное разложение стать причиной бесплодия?

Доктор махнул рукой, как будто слова Адамса были назойливой мухой, которую надо было отогнать.

— Мэри Дирфилд может быть бесплодна, да, но разве она нечиста? Я не стану лукавить и утверждать, будто мне это известно. Только наш Господь и Спаситель может сказать, почему она не произвела на свет дитя.

— Понимаю, — сказал Адамс.

— Надеюсь, — ответил Пикеринг.

— Итак, вы осматривали руку Мэри, верно?

— Да.

— И?

— Кисть была сломана. Она заживает. Обратись Мэри ко мне раньше, возможно, сейчас она была бы в лучшем состоянии. Но Мэри и ее мать, как и многие самонадеянные женщины, сочли, что у них достаточно знаний, чтобы справиться с такого рода увечьем. По правде говоря, со сломанной кистью мало что можно сделать, лучше оставить ее в покое. Я не могу ее вправить. Кости слишком маленькие.

— Чем была нанесена травма?

— Мне известно только то, что было представлено суду. Томас Дирфилд утверждает, что его жена упала на носик чайника. Мэри настаивает на том, что он проткнул ее вилкой.

— Зубьями Дьявола, — поправил Калеб Адамс.

— Посудой, — сказал врач.

— По виду раны вы не можете заключить, чем она была нанесена — носиком или зубьями?

— Нет, не могу.

— У вас есть свое мнение на этот счет?

— Я могу только сказать, что это тяжелая травма. Но, по крайней мере, от женской заботы она не стала хуже.

— Вы лечили Уильяма, брата Кэтрин, верно? — спросил Адамс.

— Да, лечил.

— Как?

— Ему пускали кровь и ставили банки. Мы мыли его. Давали ему яйца, фенхель, ром. Я вспрыскивал в него прах сваренной и высушенной жабы через нос. Мы пробовали пауков. Но его время пришло, и ничто не могло изменить течение болезни.

— Вам известно, что Мэри Дирфилд приносила ему травы? — с нажимом спросил Адамс.

— Да, — ответил он, растянув гласную, и Мэри услышала, сколько презрения он сумел вложить в этот единственный слог.

— Прошу вас, скажите, что вы думаете по этому поводу?

— Она не лекарь, не повитуха. Пусть ее травы не от Дьявола, но они не обладают целебными свойствами. Ее учила старая женщина, живущая у Шеи. И, я полагаю, ни одна повитуха не позволила бы бесплодной женщине вроде нее присутствовать при родах.

Это было неправдой, и Мэри больше не могла терпеть его насмешки.

— Я четырежды помогала повитухам при родах! Присутствовала там четыре раза! — сказала она доктору и сидевшим перед ней магистратам. — Почему это вообще имеет значение? Разве мы здесь не потому, что Томас Дирфилд сломал мне кисть вилкой? Потому что Томас Дирфилд…

— Достаточно, Мэри, мы уже вас выслушали, — губернатор жестко оборвал ее, повысив голос. Он оглянулся на других магистратов, повернулся обратно к ней и сказал уже мягче, почти игриво: — И, я уверен, мы еще вас послушаем. Сейчас время доктора высказаться.