Час ведьмы

— Ш-ш-ш. Не говори больше ничего. Я тоже была слишком резка. — Она обернулась к матери и отцу и добавила: — Я скоро зайду в дом.

Ее родители посмотрели на двух женщин, ровесниц, несмотря на то что одна была замужем за отцом другой; Присцилла Берден настороженно улыбнулась и сказала:

— Ладно. Перегрин, рада тебя видеть. Хорошего вечера.

— Я принесла немного печеных яблок и изюма, — сказала Перегрин, когда пожилая пара скрылась за дверью. — Мы с Ребеккой Купер готовили. Я оставила их у Ханны. Подарок в знак примирения. Я уверена, твои родители почувствовали запах, как только вошли.

— О, я люблю печеные яблоки!

— Знаю. Ребекка рассказала.

— Как ты себя чувствуешь?

Перегрин дернула головой, пожала плечами и похлопала себя по животу.

— Этот меня очень утомляет. Но Господь не дал бы мне того, чего я не могу вынести.

— Могу ли я что-нибудь для тебя сделать?

— Нет. Я только хочу, чтобы ты знала…

— Знала что? Не стесняйся, скажи прямо.

— Я больше не стану пытаться тебя переубеждать. Мой отец может. Но я поняла, какой путь ты выбрала. И я уважаю твой выбор.

Мэри была так тронута ее словами, что ей захотелось обнять Перегрин; она почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

— Мне очень жаль, — просто сказала она.

— Могу я задать тебе один вопрос, Мэри?

— Да, спрашивай что хочешь.

— Я мало чего боюсь в этом мире.

— Я всегда это подозревала.

Перегрин была без перчаток и теперь дула на пальцы; Мэри видела пар от ее дыхания в ночном воздухе.

— Я знаю, что ты опасная. Мне известно, что люди говорят о тебе и твоем знакомстве с Констанцией Уинстон.

— Что ты хочешь сказать?

— Бойся сильнее, Мэри.

— Надеюсь, ты не веришь небылицам, будто я спелась с Нечистым.

— Пожалуйста, — произнесла Перегрин, — я видела, как мой муж смотрит на тебя. Знаю, что отсутствие родов не изменило твоего тела. Делай то, что должна по отношению к моему отцу. Но остерегайся моего мужа. У него тоже есть слабости.

— У меня ничего подобного и в мыслях не было! Почему ты так думаешь обо мне?

— Он очень высокого мнения о тебе.

— Забудь об этом страхе. Это просто нелепо, — сказала Мэри. Она вспомнила, что Бенджамин Халл сказал о Джонатане сегодня в ратуше.

— Мир погряз во грехе.

— Но, Перегрин…

— Хорошо, я больше не стану говорить об этом. Когда-то мы были друзьями — и родней. И то, что я намерена сказать, произнесу с уважением к человеку, которого когда-то хорошо знала.

— Ты по-прежнему меня знаешь. Я не изменилась.

Голос Перегрин звучал тихо и напряженно, выдавая волнение.

— Будь осторожна. Худшее еще впереди. Ты знаешь этих мужчин, но и я их знаю. Возможно, даже лучше, чем ты. Есть опасности, которые, подозреваю, тебе даже и в голову не могли прийти.

Перегрин скажет что-то еще? Мэри думала, что да. Но тут они услышали, что Ханна вышла во двор, судя по всему, она пошла проведать кур.

— Я просто… просто надеюсь, что тебе понравятся яблоки.

Перегрин, грустно улыбаясь, покачала головой и пошла прочь. Мэри хотелось окликнуть ее, но сердцем она чувствовала, что Перегрин и так сказала больше, чем собиралась. С одной стороны, Мэри была ей благодарна.

Но вот с другой… Она не знала, стоит ли ей оскорбиться, оттого что Перегрин считает ее распутной женщиной, и страшиться, что ее могут повесить по обвинению в колдовстве.

В тот вечер они ужинали позже обычного, потому что Ханна одна хлопотала по дому. Она работала, как обычно, усердно, но привыкла к тому, что обычно ей помогают Абигейл и мать Мэри, а в последнее время и сама Мэри. Но Мэри и Присцилла весь день провели в ратуше на втором этаже, а Абигейл нервно топталась на первом в ожидании, когда ее вызовут. После того как Джеймс прочитал молитву, все пять человек: Мэри, ее родители и две служанки — ели запеченную со свининой фасоль из самой обычной посуды и почти не разговаривали. Десерт, принесенный Перегрин, они также употребили молча. Печеные яблоки, хоть и были подарены с благими намерениями, на вкус Мэри оказались слишком кислыми, и она съела всего кусочек. Судя по всему, понравились они только Ханне, которая прикончила свою порцию. Среди приборов не было вилок, так как их убрали с тех самых пор, как Мэри переехала к родителям.

Сегодня ее левая рука болела сильнее, чем вчера, поэтому она выпила вторую, а потом и третью кружку пива. Мэри была уверена, что рука заживает, и приписывала боль исключительно холоду, который пришел вместе с серой порой: когда листья уже опали, но снег еще не выпал, и небеса были далекими, тусклыми и унылыми.

Когда Абигейл полоскала посуду в ведре с водой, а Ханна относила остатки ужина скотине, Мэри услышала цокот копыт и испугалась, что это Томас. Она уже собиралась пойти наверх, в свою спальню, и, когда снаружи донесся шум, встревоженно посмотрела на отца и мать. Судя по всему, они разделяли ее опасения. Отец подошел к входной двери и открыл ее: во дворе и в самом деле муж Мэри привязывал лошадь к столбику. Закончив с этим, он подошел к крыльцу.

— Здравствуй, Томас, — сказал Джеймс спокойным тоном.

Томас увидел, что позади него стоят Присцилла и Мэри, и снял шляпу.

— Джеймс, — начал он, — дамы.