Час ведьмы

Но все-таки как она может знать наверняка, что Перегрин хотела отравить ее? Томас тоже ел печеные яблоки, и порция Ханны не идет ни в какое сравнение с его. И вот еще что: Перегрин готовила печеные яблоки не одна. Они готовили вместе с Ребеккой Купер. А это говорило в пользу невиновности ее падчерицы.

Или…

Вывод был слишком печальный, чтобы над ним раздумывать, тем не менее Мэри не стала отметать его.

Возможно, это ее подруга Ребекка начинила яблоки ядом. Мэри побранила себя за то, что хоть на миг заподозрила Ребекку во зле, к тому же она не могла представить, зачем бы Ребекка стала вредить ей или ее семье. Но вероятность оставалась, еще один камешек в ее сапоге. Сильнее всего она расстроилась из-за того, что суд перенесли на второй день. Она хотела, чтобы все закончилось. Этот процесс был во всех смыслах унизительнее, чем кандалы или позорный столб, и наверняка больнее, чем плети. Она посмотрела на свою левую руку. Может ли кнут причинить ей больше боли, чем вилка Томаса? Вряд ли. Как так получилось, что почти все свидетели сегодня говорили о ней, а не о нем? Почему столько внимания уделялось ее поведению и так мало — его?

Завтра — она это знала — он будет держать слово в ратуше и лгать. Он скажет магистратам, что не протыкал ее вилкой, что не швырял на пол, не бил по лицу. Что она просто неуклюжая бабенка с белым мясом вместо мозга — разумеется, в суде он выразится несколько иначе, — которая натыкается на крючки для одежды и падает на чайники. Он добавит, что боится за ее душу и делает все, что только может сделать муж, лишь бы наставить ее. Какой самый дурной его поступок? Он случайно ударил ее сковородкой, когда Кэтрин не было дома, пытаясь помочь ей с ужином.

Он омерзительный человек.

Да, она тоже грешница. Возможно, ее не будет в числе избранников Божьих. Но в то же время Мэри не верила, что она способна на такую жестокость. Похоть — страшный, отвратительный порок, из-за которого, возможно, она не обретет спасения; но худшим ее преступлением был поцелуй с Генри Симмонсом. И пусть она осквернила свое тело, она никогда не портила чужое и никогда не насмехалась над волшебством бесчисленных промыслов Господних.

Мэри вздохнула. Она представила, что сейчас делает Генри Симмонс. Она часто думала о нем, ее ум утешался фантазиями, когда она была одна в своей комнате. Конечно, до него дошли слухи о том, что происходило сегодня в ратуше. Несомненно, он слышал, что люди говорят о ней. Толки о ее бесплодии. Споры о вилках. Как он вообще может испытывать к ней влечение? Господь милосердный, да и Джонатан, если уж на то пошло? Стоило сказать об этом Перегрин: тот, кто хочет детей, никогда бы не захотел ее.

Однако Генри Симмонс возжелал ее, разве нет? В этом нет сомнений. Он притянул ее к себе, чтобы поцеловать. Это факт, неоспоримый, как и то, что в этом новом мире листья багровеют, перед тем как опасть, или что местные лобстеры — настоящее чудо. Их размеры и чудовищные клешни. Генри влекло к ней так же, как ее влекло к нему, магнетической силой, столь же реальной, как та, что заставляет стрелку компаса всегда поворачиваться на север, и столь же неоспоримой, как и присутствие Сатаны. Даже здесь. Можно пересечь океан, столь широкий, что придется провести на корабле шесть-семь недель, в когтях штормов и морской болезни, и на другом берегу вас будет поджидать Дьявол. Да, он преклонил колено перед Господом, но он не склонил головы.

Генри Симмонс желал ее так же, как она желала его. Она всю жизнь может размышлять над тем, было ли это дьявольским искушением, приманкой, чтобы заманить ее к нему. И она не будет знать наверняка до тех пор, пока ее жизнь не закончится и душа не отправится в Рай или в Ад.

Пока что она позволяла себе мечтать: ее прошение о разводе одобрено, и, получив одну треть имущества Томаса, она выходит замуж за Генри Симмонса, они уезжают на запад, в Хэдли, или на юг, в Провиденс. Каким-то образом выясняется, что она отнюдь не бесплодна, у них рождаются дети, мальчики и девочки, которые проживут долгую жизнь.

Проживут долгую жизнь.

В этот миг Мэри увидела, как кошка взвилась с места и бросилась на здоровенную крысу. Кошка перекатилась на спину, держа грызуна передними лапами, а задними потроша его. Потом она села и осмотрела трупик чуть ли не с любопытством. Еще одна летучая мышь пролетела мимо окна. Кошка подняла на нее взгляд и увидела, что Мэри все еще стоит у окна. Кошка дернула головой в сторону мертвой крысы, как будто говоря: «Я слежу и за тобой, Мэри Дирфилд. Не сомневайся».

17

Были вечера, когда я предпочитал больше не наполнять его кружку.

Показания Уорда Холлингсворта, из архивных записей губернаторского совета, Бостон, Массачусетс, 1662, том III