Час ведьмы

Наступила пауза, его речь и вправду тронула магистратов и зрителей. В отличие от них, Мэри была в ярости. Она спрашивала себя, репетировал ли Томас заранее свои слова или говорил по наущению адвоката, дождавшись нужного момента, чтобы произнести ложную исповедь и наигранное смирение. В итоге заговорил Ричард Уайлдер. Его ответ был коротким, но емким, и Мэри видела, что, возможно, среди всех судей только он один видит, что скрыто за красивыми речами.

— Итак, вы никак не можете объяснить, почему Мэри в то утро решила вернуться к родителям?

— Нет. Разве я уже не сказал это? Разве недостаточно ясно высказался? Мой адвокат говорит, что лучшее средство от клеветы — публичное опровержение. Возможно, мне тоже стоит написать прошение, чтобы Мэри отозвала свои обвинения в том, что я хоть раз повел себя так грубо и ударил ее. Возможно…

— Томас не намерен делать ничего из вышесказанного и отнимать ценное время у губернаторского совета, — сказал адвокат, перебив своего же клиента. Но было очевидно, что всю симпатию, которую Томас успел завоевать, моментально сдуло, точно семена в грозу. Мэри покачала головой. Она сказала себе, что, в случае если будет взвешиваться ее слово против его слова, ее слово вполне может перевесить, несмотря на то что она женщина, потому что Томас многое не в состоянии объяснить и потому что его поведение — и его адвокат — просто отвратительны.

Калеб Адамс выпрямился и снова попытался вернуться к исходному обсуждению. Он обратился к другим магистратам:

— У меня не сходится часть картины. Томас Дирфилд свято уверяет нас, что никогда не бил свою жену. Однако материнская церковь — как нам всем известно — недавно отлучила Мэри Уортон за ужасные проклятия в адрес мужа и за то, что она избивала его. Аналогично церковь отлучила Марси Верин за подобные преступления. Она изгнала Джеймса Мэттока за то, что тот не выполнял супружеский долг по отношению к жене, и Уильяма Франклина — за жестокое обращение со слугами и супругой. Но материнская церковь не планировала подобных санкций по отношению к Томасу Дирфилду, церковь даже не привлекали к процессу.

— Продолжайте, Калеб, — сказал губернатор. Мэри посмотрела на своего нотариуса, желая понять, к чему клонит Адамс, но Халл едва заметно качнул головой. Он тоже не знал.

Адамс сурово смотрел на Томаса.

— Значит, у нее не было никакой логической причины от вас уходить, если только…

— Если только что? — спросил Томас, а Мэри мысленно закончила фразу магистрата и с облегчением выдохнула: «Если только вы не врете и на самом деле не вонзили зубья Дьявола в руку вашей бедной жены».

Но Калеб Адамс думал не об этом. Совсем не об этом.

— Если только, — сказал он жестким тоном, — Мэри Дирфилд не ведет себя нелогично, потому что на самом деле одержима Дьяволом.

Зрителям на втором этаже ратуши потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что Адамс снова свел процесс к колдовству. Мэри почувствовала приступ тошноты и головокружения и схватила отца за руку, слушая, какой шепоток поднялся вокруг нее. Отец ласково посмотрел на нее и поднес палец к губам, но ее мать выглядела на редкость перепуганной. Пристав ударил по полу дважды, потом еще раз, и толпа стихла.

Уайлдер посмотрел сначала на Адамса, затем на губернатора и сказал:

— Я хотел бы напомнить всем на этой скамье помимо меня, что мы рассматриваем прошение о разводе. Мы не обсуждаем здесь колдовство.

— Она бесплодна, — сказал Адамс. — Должен ли я напомнить вам, что свидетельница видела, как она втыкала у себя во дворе зубья Дьявола? Разве это не maleficium[8]?

— Мэри Дирфилд абсолютно точно не одержима, — сказал Томас громко, звучно, с рвением, которого Мэри от него не ожидала. — Мэри Дирфилд не ведьма. Я могу заверить губернаторский совет, что она всем сердцем любит нашего Господа и Спасителя. Я молюсь о том, чтобы в глубине души она любила меня тоже, той любовью, сильнее которой была только ее любовь к Иисусу Христу. И я молюсь, чтобы та горечь, что заставила ее покинуть меня, прошла и мы бы вновь зажили вместе как муж и жена.

— Благодарю вас, Томас, — сказал губернатор и оглянулся на магистратов: — У кого-нибудь есть еще вопросы?

Когда все на скамье, даже Калеб Адамс, промолчали, губернатор сказал Томасу:

— Хотите еще что-нибудь добавить?

— Нет.

— В таком случае отправляйтесь к фермеру из Салема. Но возвращайтесь поскорее. Осталось не так много свидетелей, которых мы намерены выслушать. Надеюсь, что мы сможем вынести наш вердикт к обеду или сразу после обеда.

Мэри смотрела, как Томас кланяется магистратам. Затем он кивнул ей и ее родителям, но, направляясь к лестнице, постарался держаться как можно дальше от них. Мэри показалось, что по лестнице он сбежал очень быстро, с резвостью и проворством молодого человека.

Молодого человека — и при этой мысли ей стало стыдно, потому что как она вообще может думать о нем в такой ситуации, — такого, как Генри Симмонс.

18