Час ведьмы

Я никогда не видела, чтобы мой отец бил мою мать.

Показания Перегрин Дирфилд Кук, из архивных записей губернаторского совета, Бостон, Массачусетс, 1662, том III

После ухода Томаса перед судьями предстали еще несколько свидетелей. Ребекка Купер, подруга Мэри, сообщила магистратам, что как минимум три раза видела синяки у Мэри на лице, подтвердив то, что уже говорила нотариусу.

— Мэри говорила вам, что Томас бил ее? — спросил Калеб Адамс.

— Нет.

— Вы спрашивали ее?

— Нет. Но я…

— Очевидно, что вы не встревожились, — закончил за нее магистрат.

Все это до боли напоминало допрос Джонатана, и, когда Ребекка покинула ратушу, Мэри подумала о том, что они с Перегрин могли обсуждать во время своих встреч. Детей? Домашние обязанности? Рецепты печеных яблок с изюмом? Или в их дружбе было место чему-то, о чем Мэри даже не догадывалась?

Затем был владелец таверны Уорд Холлингсворт, который показал, что порой вечерами Томас Дирфилд поглощал больше алкоголя, чем требовалось для утоления жажды, но он никогда не буянил. Иногда его голос становился громким и хвастливым, но Холлингсворт утверждал, что у него бывали посетители намного хуже.

— Значит, вы обслуживали его, — сказал Уайлдер, и Мэри сначала сочла его реплику всего лишь безобидным замечанием. Но когда Холлингсворт начал отвечать, она поняла, насколько умно повел беседу магистрат.

— Были вечера, когда я предпочитал больше не наполнять его кружку, — продолжал Холлингсворт, и произнес это с такой гордостью, что по лицам магистратов стало очевидно, какой вред он невольно нанес репутации Томаса Дирфилда.

Следующим был ее сосед Айзек Уиллард, и Мэри не могла взять в толк, зачем его вызвали. Ее нотариус не опрашивал его. Но когда Калеб Адамс начал допрос, ей все стало ясно: очередная попытка очернить ее репутацию. Адамса интересовал тот день, когда она помешала детям матушки Хауленд мучить старика, привязанного к повозке и истязаемого плетьми.

— И вы приняли решение вмешаться? — спросил Адамс.

— Да. Я увидел, как Мэри Дирфилд проявила сочувствие квакеру, и был огорчен и потрясен, — ответил Уиллард.

— Вы когда-нибудь видели, чтобы она вела себя странно?

— Бездетные женщины всегда ведут себя странно. Это все равно что сова, которая не может летать: нечто прямо противоположное Господнему замыслу, и животное в таком случае неизбежно сходит с ума, — с важным видом изрек он, и Мэри в негодовании чуть не всплеснула руками оттого, что старому джентльмену позволялось делать подобные заявления. Магистраты как будто восприняли его слова точно прописную истину, когда заговорил Уайлдер.

— Вы можете высказывать лишь мнение, — сказал он. — Вы не можете читать проповедь.

— Я внимательно читал Библию.

— В этом я не сомневаюсь, — сказал Уайлдер; губернатор поблагодарил Уилларда и разрешил ему идти.

— Губернатор, позволено ли Томасу предъявить еще одного свидетеля? — спросил Филип Бристол, когда Уиллард ушел.

Джон Эндикотт небрежно махнул рукой, но сказал:

— Хорошо, Филип. Хорошо. Но прошу вас, давайте побыстрее.

— Да, разумеется, — согласился адвокат. Он оглянулся и сделал какой-то женщине знак подойти ближе; Мэри увидела, что это Перегрин Кук. Прошлым вечером она показалась Мэри уставшей, но сегодня утром выглядела прелестно, и Мэри приписала ее красоту как утреннему свету, так и грации, которая приходит с беременностью. Даже лицо Перегрин как будто округлилось за последние несколько дней, в то время как ее тело стало перестраиваться под ребенка внутри. При виде этой женщины Мэри ощутила укол зависти, и ей стало горестно за свою душу, которая способна завидовать подобному счастью.

Зато ее мать при виде Перегрин прошептала что-то на ухо отцу, но, когда Мэри вопросительно подняла бровь, он только покачал головой.

— Расскажи мне, — попросила она шепотом.

— Как смеет Калеб Адамс — да и вообще кто угодно — утверждать, будто моя дочь может вступить в сговор с Дьяволом, в то время как вот эта сознательно пыталась нас отравить? — тихо ответила Присцилла.

— Мы этого не знаем, — ответил Джеймс. — А при свете дня и при условии, что заболела только Ханна, я склоняюсь к мысли, что она никого не пыталась отравить.

— Я не согласна, — пробормотала Присцилла.

— Вы дочь Томаса, верно? — спрашивал Дэниел Уинслоу.

— Да, меня зовут Перегрин Кук, — сказала она, заправляя выбившуюся прядь рыжих, почти как морковь, волос под чепец.

— И что вы хотите нам рассказать?

— Я ничего не хочу рассказывать, сэр. Я здесь потому, что адвокат моего отца настоял, чтобы я пришла.

— В таком случае будьте добры сказать нам: почему же, — и тут Уинслоу набрал воздуха, чтобы произнести следующие слова с нескрываемым презрением, — адвокат вашего отца вытолкнул вас на эту арену?

— Он попросил меня ответить на ваши вопросы.

Уинслоу обернулся к магистратам.

— У нас есть к ней вопросы?

Повисла неловкая пауза, прежде чем Калеб Адамс взял инициативу в свои руки.

— Ваш отец когда-нибудь бил вашу мать? — спросил он.