Ей нужно отправиться на перешеек, на улицу рядом с Виселичным холмом, и нанести визит Констанции Уинстон. У нее не было причин прощать Мэри, но после их недавней встречи было ясно, что Констанция почти не держит на нее зла и не станет прогонять. Она поняла, почему Мэри отдалилась от нее. Хотя формально Констанцию никогда не обвиняли в колдовстве, даже во время процесса Анны Гиббенс, в городе ходили слухи, что она более чем осведомлена по части темных искусств.
На самом деле Констанция была добра, когда их пути недавно пересеклись.
Итак, решила Мэри, ей снова нужно поговорить с Констанцией, несмотря на то что слухи о колдовстве кружились вокруг нее, точно жухлые листья на сентябрьском ветру. Если уж кто и может сказать ей, зачем кто-то оставил во дворе вилки и пестик, то это Констанция. Если кто и может помочь ей обводиться — деликатно и с величайшей осторожностью, — то это наверняка должна быть независимая женщина с губительной отметиной в душе.
Сегодня, как только они с Кэтрин выполнят свои обязанности и отправят Томаса на мельницу, она отправится на перешеек.
22
Я почувствовала, что у меня в кармане что-то есть, и когда я опустила туда руку, то нащупала зубья Дьявола.
Мэри надеялась, что застанет Констанцию одну, но, когда она в то утро открыла дверь, ее юная горничная тем временем готовила обед: на вертеле жарился цыпленок, а на огне стояла кастрюля с тыквенным супом. Насколько было известно Мэри, дом был обставлен довольно скромно, как и положено жилью на таком расстоянии от центра: стены голые, а на второй этаж можно подняться только по шаткой приставной лестнице.
Констанция как раз надела свой роскошный красный плащ и собиралась выходить, поэтому Мэри предложила зайти в другой день. Но Констанция покачала головой и сказала:
— Я знаю, где ты живешь, Мэри. Мне в ту сторону. Так что мы можем пойти вместе — конечно, если ты не против прогуляться со мной. На людях.
— Конечно.
Констанция загадочно улыбнулась.
— Не всем это по нутру. Перемена в твоем сердце мне льстит. Но я понимаю, когда люди хотят поговорить со мной в уединении моего, — она махнула рукой на маленькую задымленную комнату, — особняка.
— Я искала тебя. И я не стыжусь.
— Хорошо. Ты очень смелая матрона. Сегодня.
— Констанция, я…
— Или злая, или отчаявшаяся, — сказала она, перебив гостью. Констанция сказала служанке, что идет к столяру, скоро вернется и после обеда они смогут вернуться к пряже. Мэри пришла на снегоступах и думала, что Констанция тоже наденет свои. Но вместо них та предпочла пару меховых сапог — подобные Мэри видела у охотников, только эти были более изящные и женственные — такие могли привезти только из Лондона, и стоили они недешево.
— Педаль сломана, — небрежно пояснила Констанция, когда они вышли на улицу.
— Я благодарна, что ты снова со мной. Ты должна знать… — и тут голос Мэри сошел на нет. На этот раз Констанция выжидала. — Я не собиралась вычеркивать тебя из своей жизни.
Констанция прищурилась, и на ее лице мелькнула совершенно непроницаемая улыбка; у Мэри было ощущение, что собеседница читает ее мысли.
— Откровенно говоря, я желала бы, чтобы ты вырвала меня из своей жизни, точно сорняк, по причине того, что мои травы не помогли тебе, а не из-за того, что ты испугалась сплетен. В этом мире бояться стоит многого, но преклонять колени перед мельчайшими из умов? Это не пристало уму столь острому, каким наградил тебя Господь Бог. Это проявление трусости, нехарактерной для женщины, у которой достало смелости попытаться развестись с чудовищем, пытавшимся присвоить себе самый воздух, которым она дышит. Мне жаль, что твои усилия спастись от этого страшного человека не увенчались успехом.
Мэри кивнула. Ей нечего было сказать в свою защиту. Она удивилась, хоть и несильно, тому, что Констанции уже известно о решении магистратов.
— Да, — продолжала та, — твоя история? Она летит так же быстро, как корабль по волнам при попутном ветре. Но я аплодирую твоей решимости; хотела бы, чтобы мужчины в черных мантиях демонстрировали то же величие, что и их одежда. Они всего лишь трусливые пигмеи.
Констанция шла быстро, но замедлила шаг, когда увидела, что Мэри трудно поспевать за ней.
— Что именно тебе известно?
— Какая именно клевета тебя тревожит? Предположения, что ты изменница или что ты ведьма? Полагаю, что последние. Люди не приходят ко мне потолковать о делах сердечных. Никто не ждет, что старая женщина может помочь в таких вопросах.
— Ты не старая.
— Я знаю, кто я.
Они прошли мимо гончарной мастерской: лачуги с настолько ветхой дверью, что снаружи сквозь щели можно было увидеть мастера за работой.
— Я не изменница, — возразила Мэри, понимая, что говорит без убежденности.
— А я не магистрат и не церковный староста. Мне все равно.