— Эстер, чего вы больше всего хотите для своих детей? Каких… вещей?
— Вы принесли нам книги с гравюрами, на которых жарят людей, — ответила та. — Чего нам еще желать?
— Для начала мы могли бы подобрать вашим девочкам сапоги потеплее. Очень теплые сапоги, хотите? Новые плащи?
Мэри оглянулась на дверь в комнату, где спала вся семья.
— Наволочки? — продолжала она. — Теплые одеяла?
— Вам не нужно торговаться со мной из-за лекарства, — заметила Эстер. — Меня осудили не за жестокость. Нас изгнали потому, что мы призвали к ответу мошенников среди старост и злодеев, повесивших Анну Гиббенс.
— Это внушает мне уважение, — сказала Мэри и поняла, что ей придется сообщить больше. — Вы сохраните мой секрет? Никому не поведаете то, что я скажу вам?
Эстер повела рукой.
— Не вижу здесь толп навостривших уши зрителей.
Мэри кивнула.
— Благодарю вас. Я хочу попросить кое-что другое и многое отдам взамен, если вы сохраните все в тайне.
— Сапоги и плащи, — утвердительным тоном согласилась Эстер.
— Да! Я вернусь с сапогами и плащами, по несколько вещей для каждого. Обещаю вам.
— Если я никому ничего не расскажу.
Мэри знала, что вне зависимости от решения Эстер она ни в чем не откажет детям. В любом случае она вернется с теплой зимней одеждой. Она сделает это из милосердия, а не из соображений собственной выгоды. Но Мэри явно чувствовала, что Эстер уже у нее на крючке, поэтому с легкостью ответила:
— Господь щедро благословил моего отца, и он привозит много вещей из Англии, как в Бостон, так и на Ямайку. Я привезу вам подарки, потому что вы нуждаетесь в них. И потому что могу.
— Но у меня есть что-то, чего вы жаждете и чего нет в этой бутылочке?
— Да.
Эстер проверила пеленки младенца, который начинал засыпать.
— Вам нужно кое-что темное. В этом ваш секрет?
— В справедливости и возмездии нет ничего темного, — ответила Мэри.
— Вы ищете то, чего вам не смешают ни в одной бостонской аптеке. Теперь я понимаю. Мне нужно будет поговорить с мужем. И мы вместе с ним примем решение.
— Я уважаю вашу позицию. И могу приехать снова. — Мэри посмотрела на девочек. — Я хочу приехать еще раз.
— А если Эдмунд захочет узнать, кто ваша цель, вы готовы это открыть?
— Нет, не хочу впутывать в это дело вас.
Эстер улыбнулась понимающе, почти заговорщически, и Мэри вновь ощутила прилив волнительного трепета при мысли о том, какие силы она намерена выпустить на свободу.
28
Я ответила на ваш вопрос: мы пили чай.
— Эстер Хоук по большей части была занята, так что мне выпало счастье провести время с двумя ее дочерями, — рассказывала Мэри в тот вечер за ужином Томасу и Кэтрин. — Такие милые детки.
— Если не считать того, что они наверняка обречены, — сказал Томас. Его кружка с пивом была почти полна. Мысленно Мэри видела, как выливает в нее целую бутылочку аконита. Она задумалась, хватит ли полной кружки, чтобы замаскировать вкус отравы.
Она покачала головой, силясь отогнать видение; продумать все детали крайне важно, но эти мысли угнетали ее. Пока она размышляла об этом абстрактно.
— А мальчики и их отец были на охоте? — спросила тем временем Кэтрин.
— Да, — ответила Мэри и рассказала им о своем плане вернуться к детям с сапогами и плащами, но Томас не проявлял к беседе особого интереса. За разговором Мэри поняла, как на самом деле устала: почти пять часов в седле и больше двух часов у Хоуков, все время на холодном воздухе. Немало душевных сил отняли переговоры с Эстер, а также тот факт, что теперь и Эстер Хоук, и Констанции Уинстон известно о ее желании достать яд. Вернувшись домой, она первым делом рассыпалась в благодарностях Кэтрин за то, что та сама приготовила Томасу ужин и обед и безо всякой помощи справилась с домашними обязанностями. Но сейчас у нее самой едва хватало сил, чтобы рассказать о том, как прошел день. Однако она считала, что обязана это сделать.
К тому же подробные сведения о Хоуках и о том, как она попытается вернуть их в лоно церкви, были ей самой на руку. Кто знает, может быть, когда-нибудь ей понадобится, чтобы эта неприятная молодая женщина, сидящая сейчас с ней за одним столом, дала показания в ее пользу.
Утром перед завтраком Томас прочитал соответствующий псалом, оторвал себе кусок хлеба и отрезал сыра. С набитым ртом он спросил у Мэри:
— Что, сегодня снова к Хоукам?
— Нет, Джон Элиот только на следующей неделе снова поедет к индейцам.
— Это даже хорошо. Твой отъезд Кэтрин в тягость.
Мэри обернулась к девушке и сказала:
— Я благодарю тебя, и дочери Хоуков — тоже.
— Вы делаете доброе дело, — ответила Кэтрин. Может, она сказала бы что-то еще, но тут в очаге треснуло полено. Кэтрин тут же вышла во двор, чтобы принести еще дров.
Когда служанка ушла, Томас взял с доски ломоть сыра и уставился на него. Затем произнес до странности задумчивым голосом: