Часовая башня

Именно так назвал страну в своём обращении, а её жителей «братья и сёстры». Это ли не было показателем того, что будто бы повинился перед своим народом за все те бесчинства, принесённые ему голодомором, репрессиями, и провальной политикой, в итоге обернувшейся трагедией. Не видя выхода из сложившегося положения, искал пути хоть как-то остановить отступление. Но, ничего не мог поделать, не имея теперь возможности эффективно управлять трусливыми рабами, в коих превратил великий народ, сгноив самую лучшую его часть в лагерях. Теперь же, с помощью остатков здравого смысла в своём окружении, пытался если не исправить положение, то, хотя бы остановить противника перед Москвой.

Почувствовавший слабость своего тирана, опустошённый, лишённый Бога народ, из которого состояла армия, не понимая ещё последствий, всё же выбирал плен и предательство, чем смерть за боготворимого, ещё вчера тирана.

Когда, как ни сейчас можно было вернуть своё. С лёгкостью отбив у лишённого почвы под ногами противника захваченные им территории.

В Выборге было всё спокойно. Город верил правительству страны. Находясь далеко от линии фронта, его население будто бы и не знало о том, что именно со стороны Финляндии следует прежде всего ждать нападения. Но, выращенные в тоталитарном обществе, верящие пропаганде, расценивая её, как истинную правду люди, являющие собой новое население города, за год с небольшим забыли уже о том, что построен был не ими. Предприятия работали, Порт отгружал грузы. Колхозники убирали урожай. Рыбаки выходили в море.

И, только Савелий Игнатьевич знал; теперь вся власть над этими глупыми людишками принадлежит ему и таким как он, его товарищам по работе. Каждый день получая всё новые и новые директивы из Москвы, или Ленинграда, старался, что есть сил выполнять их. Ни на мгновение не задумываясь о последствиях. Иногда телеграммы противоречили друг-другу. Но, всегда знал, и был уверен; чем жёстче подойдёт к исполнению, пусть и противоречивых приказов, тем правильнее будет понят наверху. Даже если в итоге и переусердствует.

В квартире, куда теперь приходил только на ночь, всё было по-прежнему. То ли боялись его, не затрагивая темы эвакуации, то ли просто не могли себе даже и представить, такая великая держава, как СССР, в состоянии отступать. Веря сообщениям по радио, где говорилось только о победах, несмотря на катастрофическую ситуацию на фронтах, считали — война закончится уже к концу лета, и победа будет за СССР, армия которого дойдёт до самого Берлина, принеся на броне своих танков и туда так и не достроенный в стране социализм.

Устал сегодня на работе. Проверки, допросы, инспекции по заводам и воинским частям. Всё это сильно изматывало. Хотелось рухнуть на диван с клопами, и лежать на нём неподвижно, несмотря на укусы кровопийц. Ничего опять не ел сегодня на обед. Но, за городом, подарили целую корзину куриных яиц.

— Я вряд ли верну корзину, — предупредил зам. по тылу приграничной воинской части.

— Ничего страшного. Главное до дома довезите, не разбейте, — ответил, с лоснящимся от жира лицом, мужчина лет пятидесяти.

Да, питание всё же у нас в воинских частях поставлено хорошо, глядя на него понимал Савелий Игнатьевич.

— Хорошо бы ещё и хлебцем разжиться, — вздохнул НКВДешник.

— А, это сколько угодно. И маслица вам дам, — скрылся в отдельно стоящем погребе, предназначенном для хранения продуктов зам. по тылу.

Подумалось; масло будет соскребать со своего лица ножом. От этой догадки стало не по себе. Был сильно брезгливым.

— Вот, держите, — положил в корзинку «кирпичик» хлеба, и кусок масла, завёрнутого в хозяйственную бумагу.

— Больно отъелись на казённых хлебах, — заглянул под бумагу, определив, что масло настоящее, всё же сделал замечание Савелий Игнатьевич.

— Многие едят про запас.

— Как это? — искренне удивился такому ответу.

— От страха быть голодными. Остался после гражданской.

— Ерунда!

— Другие ничего не боятся, — вытер жирный пот со лба: — Свято верят в свою непогрешимость и избранность.

— А за тобой что грешки имеются? — хитро улыбнулся Савелий Игнатьевич.

— Я чист перед властью, и ничего не боюсь. — не менее хитро ответил зам. по тылу.

— Так зачем же тогда столько жрать?

— Чтобы подстраховаться.

— Так перед чем же!?

— Перед страхом.

— Его же нет.

— Но желание подстраховаться осталось.

Варил сейчас на кухне пять яиц кряду. Думал ещё, что не наестся, но, всё же приостановил свою жадность, рассчитывая ещё и на бутерброды с маслом.

Любил вкусно и разнообразно поесть. Но, даже не думал, что простая еда может оказаться такой выразительной, радующей его душу.

Была ли она у него? Никогда не задумывался об этом ранее. Впрочем, давно, когда ещё ходил в церковно-приходскую школу, что-то слышал о ней, но и тогда особо-то не мог представить наличие в себе этого инородного тела. Теперь же чувствовал — нечто подобное всё же имеется у него. Но, испугавшись этой мысли, тут же отогнал её от себя.