Часовая башня

— Так вот Анастасия. Поймите же, со смертью родителей жизнь не прекращается. Когда-нибудь настанет срок умирать и вам. Но пусть эта смерть будет от Бога.

Никогда! Слышите вы, никогда не смейте отбирать у Него то, ради чего собственно и создал вас! Ибо все мы живы только по Его воле. И Он один вправе решать за нас нашу участь.

— Спасибо. Вы всё сказали за меня. Мне не пришлось даже каяться. Но я и сама справилась. Это был всего лишь некий сиюминутный посыл, как порыв урагана. Но я устояла. И теперь, когда вы знаете об этом, уверена — больше не повторится.

— Вот и славно. Вот и славно. Дорогая моя. … Во имя отца и сына, и святого духа… — отпускал грехи Анастасии отец Серапион, накрыв её епитрахилью.

Причастил и её.

Затем, задумавшись, произнёс:

— Но отпеть вашего отца не смогу. Завтра уезжаю. Впрочем, всё по воле Божией, — благословял её перед тем, как собираясь уходить.

Фёдор Алексеевич по уходу батюшки впал в забытье. В таком состоянии проведя следующий день, не приходя в сознание, не дождавшись рассвета, на следующую ночь умер.

Не было больше в Кякисалми никакого священника, кроме лютеранского при храме которого рядом с матерью собиралась похоронить своего отца в одну могилу. Но теперь, когда знала, вернулся отец в православие думала отпеть его позже, когда всё успокоится, заочно в православном храме. Но то ли не расслышал её старенький пастор, то ли сейчас, когда и сам уже находился в одном шаге перед тем, как предстать пред Богом не мог поступить иначе, положив в землю без отпевания, ревностно взявшись за дело.

Фёдор Алексеевич был похоронен в Кякисалми, подле жены. Так же, как и его славный предок Рюрик, нашёл свою смерть в этих местах.

Видела в том некий знак. Именно в тот момент, когда город становился опять Русским, нашёл в его земле свой последний приют дальний родственник основателя Российской государственности. Можно было понимать это неоднозначно. И как окончание целой эпохи, и, как примирение с новой властью, что вскоре должна была прийти повсеместно на эти земли.

Вдруг пронзила догадка; неужели её Саша был прав, когда обидел обвинением в предвидении того что не всегда будет способна сделать правильный выбор оставшись одна.

Одна!

Будто было всё наперёд известно и заранее пытался позаботиться о ней. Но тогда обещала никогда не принимать решений под чьим-либо влиянием. И теперь потеряв мужа, так же была права. Её решение остаться было самостоятельным. И именно с этого дня, часа, минуты, отвечала за себя перед Богом, сыном, ушедшими в мир иной родителями, страной наконец, только она одна. Никто не в праве был повлиять на неё, как бы не пришлось потом расплачиваться за это знала; не может поступить иначе.

Из-за внезапной болезни премьер-министра Финляндии Антти Хакцеля, переговоры в Москве были перенесены на 14 сентября. Наблюдая теперь за тем, как последние финские семьи покидали свои дома, понимала; боялись потерять свои земли, что обрабатывали веками.

Но не желала бежать от врагов, так, как не считала таковыми, не имея с ними дело, не пережив репрессий. То же имущество, что было потеряно в России, не было нажито кровью и потом, легко купили квартиру и дом в Финляндии. Не было у неё больше сил сопротивляться. Сколько смертей в их семье случилось из-за той беды, что начавшись в далёком 18-ом, сначала забрала жизнь её дяди Алекса, как любя называли его в семье, затем мужа так и не сумевшего сохранить Выборгский Лютеранский кафедральный собор, а теперь маму, и все-таки, как не боролись за его жизнь, отца.

Вспоминала мамин рассказ о том, как в 18-ом ворвались в город Шюцкорновцы и вырезали русские семьи. С самого детства не понимала, где таится правда. Будучи маленькой боялась Финнов. Сейчас же просто устала.

Елизавета Яковлевна, хоть и знала о том, что непосредственно их семье не грозит расправа, готова была тогда бежать обратно в Россию. Но, как-то улеглось, народный гнев, излившись большей частью на неповинных, впрочем, как это обычно и бывает, спал на нет. Выпустив пар, Шюцкор успокоился на время, будучи присмирён мировой общественностью. Теперь же, когда враг окреп, став сильнее, ни бывший Шюцкор, ни регулярная армия не в силах была справиться с ним.

Сейчас знала наверняка — должна принять ту Россию, что стала иной, полюбить её. Иначе так и будет страдать от неё и дальше. Заберёт ещё и сына. А, кроме него не было теперь больше никакой силы к жизни.

Не брала с собой на кладбище Пашу. Попросила остаться с ним дома Илму.

Когда гроб с отцом опустили в могилу вспомнила еле слышно произнесённые им в больнице слова: «…жизнь приобретает силу». Но почему!? Почему это происходит именно на кладбище? Неужели человек не способен почувствовать значимость происходящего ещё при жизни, когда может, что-то изменить?

Нет. Она не пойдёт этим путём. У неё ещё есть время.

— Ну, всё дорогие мои. Пришло время прощаться, — на следующий день после похорон, собралась в путь Илма.

— Как мы будем без тебя?

— Ничего. При новой власти быстро привыкнете. А мне это ни к чему.