Часовая башня

— Илма, когда всё наладится, напиши нам в Выборг. Думаю, доберёмся туда всё же.

— Да Настя. Обязательно напишу, — присела рядом с Пашей; — кто ж теперь тебе будет вкусняшки готовить? — поцеловала в щёчку.

— Мама, — уверенно ответил.

— Илма ты не могла бы для меня сделать это? — уверенно протянула аккуратно завёрнутый в тряпку пистолет Анастасия.

— Что? Удивилась Илма.

— Выкинь это там, где посчитаешь нужным. Так, чтобы никто не видел.

— А что это?

— То, что мне не понадобится больше. Пистолет Фёдора Алексеевича. Выполни мою последнюю для тебя просьбу.

— Хорошо. Я всё сделаю.

Долго смотрели на удаляющуюся от них, тающую на дороге, ведущей в сторону Элисанваара знакомую фигуру. Не провожали, чтобы потом не возвращаться в опустевший дом, где на столе лежал лист писчей бумаги, с названием банков, номерами счетов. Понимала — теперь всего лишь бумажка, не имеющая никакого значения.

После того, как Финляндия 19 сентября 1944 г. подписала мирный договор с СССР, оставшись при этом союзником Германии, войска Красной Армии начали беспрепятственно продвигаться к городу. 23 сентября заняв южный берег Вуоксы в районе деревни Тенкалахти. Но, к тому моменту финская армия покинула Кякисалми, разрушив всё, что могла успеть. На месте жилых домов почти сплошь оставались руины, а на сохранившемся вале крепости Корела одиноко стоял пулемёт, будто случайно направленный своим стволом в сторону Ленинграда.

Все эти дни в её голове царил хаос, состоящий из воспоминаний, мыслей о прошлом, настоящее не ощущалось, о будущем не могла думать. Финляндия теперь была для неё, где-то далеко-далеко. В утренней дымке от пожаров не видела очертаний её городов. Понимала; никогда больше не вернётся в ту жизнь, что ещё четыре года назад, так радовала её.

Смерти родных лишали возможности видеть себя в этой стране счастливой. Словно Господь толкал её на путь мучений.

Теперь же, когда должна была растить сына, отказывалась возвращаться в прежнюю жизнь, что была для неё окончательно и бесповоротно закрытой.

Может всё же смогу жить в России, как бы она ни называлась теперь, ведь не грешна перед этой страной. Не воевали её родственники на стороне «белой» гвардии, не убивали «красных». Пригодится ещё той стране, где родилась.

24 сентября в Кякисалми вошла Красная армия.

Глава III. Часовой механизм

— Мне кажется, Ленинград слишком вольный город, для того, чтоб в нём мог жить скромный, вроде меня человек, — лёжа утром в кровати, признался жене Павел. Мне достаточно тишины Карельских шхер.

— Разве ты не любишь свободы?

— Свобода слишком опасна, делает людей рабами. Мало из тех, кто чего-либо добился в жизни, свободен. Мои прадедушка с прабабушкой бежали от советской власти, выбрав свободу. Но, слишком слабо оказалось их свободолюбие по сравнению с сильным, навязанным, в итоге победившим духом равенства и братства.

— И всё же жалко, что ты не родился в Финляндии.

— Я родился в её столице.

— Нет, я не это хотела сказать. Что ты не остался в той стране, где родился.

— Я остался.

— Но, ведь Анастасия Фёдоровна ещё могла уйти.

— Могла. Но не ушла.

— Тогда мы могли бы жить в Хельсинки.

— Вряд ли мы знали бы друг о друге.

— Это да. Почему-то всегда бывает так, что чего-то, да и не устраивает.

— Потому, что всегда найдутся те люди, которые в отличие от тебя, очень хорошо знают, что требуется для счастья. А мне же вовсе не нужно для этого советчиков. Я мечтаю лишь о понимании. Ну, или хотя бы о стремлении к нему со стороны близких.

— Я не понимаю тебя.

— Я знаю.

— Ты терпишь меня?

— И да, и нет. Скорее люблю.

— А я?

— Пусть это останется тайной.

— Для тебя?

— Думаю, и для тебя.

Ленинград успокоил Ингу в её стремлении самоутвердиться. Теперь жила, хоть и в северной, и даже неофициальной, но столице. Сам же Киев не так радовал её. Возможно не понимала его красоты, когда жёлтые листья каштанов придают Крещатику неповторимость звучания. Расположенные на скорее похожих на горки, чем холмы улицах здания, словно подпирающие друг друга в попытке съехать вниз, придают уют его стареньким, но не древним улочкам.

Гораздо яснее и открытие в своих замыслах были для неё прямые проспекты, частично заложенные ещё при Петре. Не любила тайн. Пугали её, не давая надежды быть раскрытыми.

Леру отдали в художественную школу. Ходила туда с удовольствием. Иногда приезжал с ней в гости к бабушке, что не теряла надежды на возвращение сына в его родной город. Но, понимала, крепость семьи куда важнее, чем её личные желания.

— Вы ещё не решились жить отдельно от родителей? — спросила сына в один из его приездов на выходные, с ночёвкой.

— Ты знаешь, я больше не заговариваю с Ингой на эту тему.

— Почему?

— Как молодая семья мы стоим в очереди на жильё. С кооперативом связываться я бы не хотел, да и не потяну, несмотря на то, что, как ты знаешь зарплата ГАПа всё же намного больше, чем у такового в Выборге.

— И, как ты думаешь, скоро ваша очередь?

— Я не думаю об этом. Просто живу и работаю. Во всяком случае мне страшно оказаться с Ингой в одной квартире, без её родителей. Но, пусть всё идёт своим чередом.