Часовая башня

Ледяной холод ощутили пальцы. Но от того с ещё большей решительностью взяла за дуло и вытащив из саквояжа осветила целиком жёлтым керосиновым огнём лампы. Теперь ничем не напоминал ей корягу.

Заставила себя перехватить оружие как положено, взяв за рукоятку.

Не в силах смотреть на наган, опустила вниз. Теперь глядел пустотой своего ствола в пол.

Неужели я сделаю это!?

Стала поднимать руку вверх. Когда та оказалась на уровне груди внимательно разглядела оружие. Повернула стволом к лицу. Из барабана были видны пули.

Сосчитала.

Семь.

В груди бешено стучало сердце.

Стало нестерпимо одиноко.

Муж погиб, а теперь не стало матери и отец умирал в больнице. Лишь маленький Паша, тот, ради которого могла бы остаться жить. Но не было в ней больше сил сопротивляться жизни. Хотела покончить с ней. Легко и просто, как ей казалось сейчас. И слабость была настолько велика, что не могла принять успокоение в том, что за стенкой спал сын. На мгновение боль утрат взяла верх над ней.

Резким движением приставила наган к груди. Туда, где стучало сердце.

Нет.

Так она ещё сможет осознать содеянное. Лучше сразу в голову. Там, где ещё теплится память.

И вот дуло у виска.

Предохранитель! Надо снять с предохранителя. Но, где же он!? Ах вот же! Вспомнилось, как Александр показывал своё оружие. Но здесь было несколько иначе.

Взвести курок. Надо взвести курок. Хватит ли у неё сил?

Свет лампы вырвал из темноты гостиной её силуэт, отразившийся в напольном зеркале. Не узнав себя испугалась. Чужое, измождённое горем, осунувшееся лицо, впалые ещё и от искусственно легших на них теней глаза испугали.

Неужели это она. Представила себя на полу в луже крови. Но ей будет уже совершенно всё равно.

Паша. Её сын. Он останется один. Илма увезёт его с собой. А её больше не будет. Не сможет никогда обнять его. Поцеловать. Прижать к себе.

Жуткий могильный озноб пробежался по её спине вверх, и с новой силой, теперь уже через руку державшую пистолет у виска. Резко опустила вниз и отбросила на стол будто змею, оплетшую её, но ещё не ужалившую.

Сделав несколько кругов по скатерти, будто извиваясь остановился у центра.

25 августа правительство Финляндии через своего посланника в Стокгольме Г. А. Гриппенберга передало письмо Советскому послу в Швеции А. М. Коллонтай, в котором просило возобновить переговоры с Финляндией о заключении перемирия.

В полученном 29 августа от посольства СССР в Швеции ответе, говорилось: Финляндия должна прервать союзнические отношения с Германией, выведя все её войска из своей территории к 15 сентября, и отправить делегацию на переговоры в Москву.

Глава II. Мирный договор.

У Фёдора Алексеевича началось резкое ухудшение. Главврач, готовил госпиталь к эвакуации. Поэтому пригласил к себе в кабинет Анастасию Фёдоровну.

— Ситуация катастрофическая. Больной долго не протянет. Остались считанные дни, может часы. У меня приказ об эвакуации. Уже через неделю нас тут не должно быть. В случае, если ваш отец …

— Я всё поняла. Могу забрать его домой.

— Нет вы неправильно поняли меня. Я предлагаю его эвакуировать в любом состоянии.

— Нет. В тот день, когда уедет последний врач, я заберу отца к себе.

Вернулась домой. Села в гостиной у обеденного стола. Большой, накрытый белой скатертью, будто ожидал гостей. Смахнула невидимые крошки.

Теперь напоминал ей слабость, что чуть было не привела к непоправимому. Хотелось поделиться с кем-то, очистить душу от той ноши, что хоть и сумела свалить с себя, но давила на неё тяжестью самого помысла.

Она выстояла ради сына. И теперь израненная душа требовала покаяния за содеянное. Но, кто бы смог облегчить её страдания в этом опустевшем городе?

Вошла Илма.

Испугалась. Будто так и не убрала пистолет со стола той ночью. Но был абсолютно пуст.

Не обратив внимание на испуг Анастасии Илма спросила:

— Как Фёдор Алексеевич?

Уловила в её вопросе нотку надежды. Не хотела уходить, не похоронив того человека, в семье которого проработала многие годы. Но боялась в итоге остаться на оккупированных территориях. Не была зла на неё Анастасия. Просто мучительно устала от всего, что происходило вокруг неё. Словно подготавливаясь к новому этапу своей жизни.

— Скоро уже, — коротко и ясно сформулировала ответ.

3 сентября слушали радио.

Премьер-министр Антти Хакцелль сообщал о решении Финляндии начать мирные переговоры с СССР.

— Это конец войне! — обрадовалась Илма.

— Это полное поражение.

В тот день долго не могли уснуть. Уложив Пашу, сидели на веранде, пили чай, и молчали, изредка обмениваясь мыслями.

Уже, далеко за полночь, по радио было зачитано заявление правительства Финляндии о том, что предварительные советские условия переговоров приняты, отношения с Германией разрываются в одностороннем порядке и начинается вывод германских войск. Было объявлено, главное командование финской армии с восьми часов утра 4 сентября прекращает военные действия по всему фронту.

— Война закончена? — удивилась Илма.

— Да.

— Что же нам теперь делать?

— Думаю, ждать начала переговоров.

На следующий день Фёдор Алексеевич уже почти не говорил. За те пять минут, что была допущена к нему, успел сказать ей: