Часовая башня

Теперь Анастасия вместе с Илмой понимали; в тот день, когда оказались в городе, ещё не был подвержен полной эвакуации, лишившись лишь части своих горожан, которыми в основном были женщины и дети. Но эвакуация продолжалась.

Будто в каком-то сне находились после того, как похоронили Елизавету Яковлевну. Дом, в котором провели столько времени вместе, всей семьёй, не отпускал их. Дни пролетали мгновенно.

Не верилось, Выборг был оставлен навсегда. Выходили за продуктами. Покупала газеты. Слушали радио. Но везде было всё очень и очень неопределённо.

Пара старых диванов, несколько стульев, оставались в доме. Стены пусты. Только в гостиной висела подаренная Николаем Константиновичем картина.

Сейчас, когда пережила смерть матери, и жизнь отца висела на волоске, не думала, что в Выборге, из-за поздно принятого решения бежать, была оставлена вся мебель. Но и бежать в Остроботнию уже не имело никакого смысла. Сохранить свою свободу, при этом лишиться крова, казалось немыслимым. Пуст даже оставит этот дом, что в итоге будет сожжён отступающей финской армией, но квартира в Выборге всегда могла остаться её приютом. Не думала ещё, не понимала, как финский архитектор, что такое нормы проживания советского человека. Да и не могла представить — оные могут существовать в современном мире.

Каждый день приходила к отцу. Но пускали только на пять минут. Находился не в сознании.

Болезнь проходила мучительно долго. То обнадёживая лёгкими изменениями, то опять возвращаясь забытьём и жаром.

— Как Паша? — придя в себя поинтересовался. Хоть и давно смирилась с тем, что потеряет отца, радовалась каждому его слову, видя в этом возможное улучшение состояния.

— С внуком всё нормально. Он дома.

— Приведи его, — коснулся её руки.

Думал сейчас только о внуке. Названия банков и счета, что отдал дочери были безразличны. Знал — не пропадёт та без них. Не это было главным для него. Но понимая; именно он пока ещё является хранителем семейного благополучия, всё же, превозмогая себя, хотел найти силы и время, объяснить дочери основные моменты, связанные с обслуживанием счетов. Война сильно повлияла на экономическую ситуацию в мире. И, сейчас, когда Красная армия вошла в Европу, не исключал возможности потери всех денег. Но, как же далёк теперь был от всего этого. Лишь уверенность, не просто так оказался у края жизни именно в этих местах, давала надежду, что не пропадёт его дочь. Главное, прежде всего заключалось в здоровье внука, в болезни которого винил себя. Это мучало его, ведь именно в нём и видел продолжение своего рода, интуитивно считая — ещё настанет время, когда Россия вернётся к нему за помощью.

— Хорошо, — обещала она, но, знала — сын ещё очень слаб. Надеялась, всё же через пару дней сможет прийти вместе с ним к дедушке.

22 июня в Хельсинки прибыл министр иностранных дел Германии Риббентроп. В ходе переговоров с ним, президент Финляндии Рюти дал письменное свидетельство, Финляндия не осуществит такой мирный договор с Россией, который не будет согласован с Германией.

Это успокаивало, давало надежду на то, что Красная армия будет выбита из Выборга. Но, ситуация не менялась. Кольцо вокруг Кякисалми лишь сжималось. Только Вуокский водный барьер отделял две противостоящие армии с юго-запада. Непрекращающиеся потери с двух сторон продолжались.

Уже 1 августа Рюти ушёл в отставку, и 4-го президентом стал Маннергейм. Он продолжил делать всё возможное для того, чтоб изменить ситуацию на фронтах. Но, практически три четверти финской армии, стянутые в Южную Карелию, не могли больше продолжать сопротивление в том же темпе. Силы заканчивались

И, теперь, когда сменивший Рюти, Маннергейм не отвечал уже перед Германским командованием за данные бывшим президентом обещания, мог действовать так, как считал нужным в сложившейся ситуации.

Паша не выздоравливал. Дедушка ждал внука. Боялась признаться ему в том, что всё ещё болен. Не знала, что делать. Да и к тому же Илма предупредила, собирается всё же покинуть Кякисалми. Но пока, в городе ещё оставалась финская армия, будет рядом с ними.

Не могла отказать ей в этом. Не имела права.

— Я думаю — это временное улучшение. Но всё по воле Божией, — признался хирург, оперировавший Фёдора Алексеевича.

— В таком случае, скажите доктор, как долго ему осталось?

— То, что мы наблюдаем, не поддаётся никаким объяснениям. Не берусь что-либо прогнозировать. Но, в любом случае, пока он в сознании, настоятельно рекомендую быть с ним рядом. Имейте в виду — это последние дни.

Кашель, и небольшая температура всё ещё сохранялись у Паши, когда взяла его с собой к дедушке в больницу.

— Иди ко мне, — еле заметным жестом руки, пригласил к себе внука Фёдор Алексеевич.

Сделал один шаг, но испугавшись, посмотрел на мать. Слишком уж страшен показался ему родной дедушка. Изменившийся в лице, сильно похудевший, с провалившимися глазами, жёлтой кожей и потрескавшимися лихорадочными губами. Никогда не видел таких людей. Думал; человек всегда остаётся таким, как запоминается в последний раз. Время и расстояния были ещё не подвластны его детскому мировоззрению.