То ли от того, что старались не показываться друг другу на глаза, то ли из-за самой атмосферы, заполнившей собой квартиру, заставив всех в буквальном смысле съёжится в своих комнатах, пустота её стала на много больше реальной, запроектированной архитектором, автором этого дома.
И только маленькая совсем ещё несмышлёная Настя привносила своей жизнерадостностью присущей ребёнку некоторую надежду на то, что жизнь продолжается с никуда не ушедшими радостями, кои в итоге всё равно возьмут верх в этой пасмурной унылости северной весны. Ведь, когда-то уж точно наступит лето.
Яков Карлович изредка выходил за газетами. Не столько ради попытки отвлечься от грустных дум, а, скорее по привычке ходить на службу. Не так уж и давно оставил он работу. Но не каждый день находил в себе силы на то, чтоб одевшись соответствующим образом, спуститься вниз, пройти к ближайшему киоску, стоящему метрах в двухстах от их дома. Но, даже такое кратковременное путешествие отнимало уйму сил у этого, такого ещё совсем недавно полного энергии и планов человека.
Фёдор Алексеевич так же редко покидал дом. Находился в полной абстракции, оставив работу в Кексгольме, теперь не видел возможности устроится здесь, изучая время от времени предложения в принесённых тестем газетах, аккуратно уложенных, растущей со временем стопкой на неприспособленной для этого консольке в гостиной.
Ребром стоял вопрос о найме взамен оставшейся в Кексгольме, гувернантки для Анастасии. Одевала, кормила и гуляла с ней Лизавета. Не привыкшая к такого рода деятельности, часть её разделяла с Марией, доплачивая ей за это. Но, та не справлялась с удвоенными задачами, будучи сама заинтересована найти помощницу Лизавете.
Как видно было не только из газет, но и из рассказов служанки, ситуация в городе становилась всё более напряжённой. Иногда по вечерам раздавались выстрелы. Утром же узнавали, кого-то убили. И всегда этот кто-то оказывался, как правило русским, или по ошибке принятым за русского горожанином. Неоднократно переходящий из рук в руки за свою историю к 1918 году, город был населён людьми разных конфессий и национальностей — финнами, русскими, шведами, немцами, карелами, поляками, татарами. И почему-то очень малым количеством евреев. Русскоязычных жителей среди всех остальных было много. Это, прежде радуя, теперь несколько настораживало семью Курштайн. Хоть и имели немецкую фамилию, являлись носителями русского языка, за что могли поплатиться жизнью.
— Думаю, белофинны победят, — с грустью признался, отложив газету в сторону Яков Карлович.
— Вас это огорчает? — несколько удивился Фёдор Алексеевич.
— Ещё месяц назад, думаю, так же, как все нормальные люди обрадовался бы этому факту, именно потому, что город находится под большевистской властью. И, хоть мы с вами благополучно бежали от вассалов товарища Ленина, местные их последователи настигли нас и тут.
Но, согласитесь, кто бы мог подумать, что всё это противостояние, вылившееся в гражданскую войну, в итоге отзовётся ненавистью к русским.
— Пожалуй вы правы. Я, впрочем, как и вы, так же не мог и представить такое.
— Теперь и нос высунуть из дома опасно. В газетах пишут, на границе с Россией проблемы. Толпы народа, из тех, кто всего лишь несколько месяцев назад бежал в финляндию, теперь ломятся обратно. И, среди них не только русские, много финнов, тех, кто поддержал большевиков. Впрочем, и сами они так же бегут от белофиннов. Читал, мост через Сестру превратился в настоящую тропу исхода Евреев из Египта по дну Красного моря.
— Но, всё же смею не оставлять надежду на то, что части регулярной немецкой армии существенно помогут в деле наведения порядка в поддавшемся было революционной заразе княжестве.
— Вы забываете, дорогой мой Фёдор Алексеевич, княжество имеет место быть только при наличие князя, которого теперь, увы не наблюдается. Тот, что был, отказался от него.
— Но, в городе всё ещё находится гарнизон Выборгской крепости, а с весны 16-го штаб 42-го армейского корпуса.
— Ага. Знаюс, знаюс. Того самого, благодаря которому мне удалось довольно легко перебраться через границу, которую поручено было ему патрулировать. Но, ни одного военного при переходе на территорию Финляндии я не обнаружил. Думаю, они теперь, судя по напечатанному в газетах, так же продуктивно выпускают обратно в Россию беженцев вроде меня.
— Чего же вы хотите!? После февральской революции, когда в городе появился Совет рабочих и солдатских депутатов, уже 29 августа 17-го, помните, во время Корниловского выступления, в гарнизоне взбунтовались солдаты.
— Я никогда не интересовался политикой. Особенно все эти пустые речи Родзянко, публиковавшиеся в газетах, просто выводили меня из себя. Не в состоянии заставить читать их, заглядывал лишь изредка из любопытства. Лишь сводки с фронтов занимали моё внимание. Но, это всё не политика. Только последнее время стала привлекать вся эта мерзость.