Города в XVI веке страдают не только от чумы. Они подвергаются нашествию венерических болезней, «потовой горячки», гриппа, дизентерии и тифа. Эти недуги не щадили действующие армии, своего рода передвижные города, еще более уязвимые для болезней. Во время войны в Венгрии (1593–1607 годов) некое подобие тифа, так называемая ungarische Krankheit*VS
295 истребляет немецких солдат, в то время как туркам и венграм она не страшна; болезнь распространяется по Европе вплоть до Англии. Городская среда идеально подходит для передачи заразных заболеваний: можно проследить, как в 1588 году грипп, охвативший Венецию, где он уложил в постель все население, включая полный состав Большого Совета — чего не бывало во время чумы, — перекинулся на Милан, во Францию, в Каталонию, а затем — одним скачком в Америку296…Частые эпидемии внесли свой вклад в нестабильность городской жизни, характеризовавшейся «социальным истреблением» бедняков, которое прекратилось в лучшем случае в XVIII.
Неизбежность иммиграции
Другая особенность городов заключалась в том, что необходимый уровень численности наемных рабочих мог в них поддерживаться, а тем более увеличиваться за счет притока рабочей силы со стороны. Преимуществом и обязанностью города, наряду с поглощением потока вечных иммигрантов с гор, берущихся за любую работу, было привлечение для своих нужд множества оборванцев и авантюристов со всех сторон. Рагуза черпала рабочую силу в соседних горах. В регистрах Diversa de Foris*VT
можно обнаружить бесчисленные копии договоров с подмастерьями, нанимавшимися для работы на дому на один, два, три года, на семь лет и в 1550 году получавших в среднем ежегодное жалование в три золотых дуката, часто выплачивавшееся по истечении срока контракта. Такой famulus*VU обязуется служить своему хозяину in раrtibus Turcicorum*VV; тот в свою очередь обещает обеспечить его едой и одеждой, а также обучить своему ремеслу297 или выплатить вознаграждение золотом по истечении пяти, восьми или десяти лет с момента заключения контракта298… Хотя в текстах об этом не говорится, сколько же было среди них, наряду с местными жителями, крестьянских детей с принадлежащих Рагузе территорий и даже морлахов, находившихся в зависимости от турок?В Марселе наиболее распространенным типом переселенцев был корсиканец, особенно Capocorsino*VW
. В Севилье армию наемных рабочих (если не считать желающих отправиться «в Индию», прибывающих отовсюду) постоянно пополняли мориски. Они прибывали из Андалусии и рассеивались по большому городу, так что в конце столетия власти стали опасаться волнений уже не в горах, а в самой Севилье, особенно в связи с высадкой англичан299. В Алжире вновь прибывшими были христиане, пополнявшие ряды корсаров и пленных; это беженцы из Андалусии или Арагона (перебравшиеся сюда в конце XV — начале XVI века), ремесленники и лавочники, имя которых сохранилось в названии современного квартала Тагаренов300; и кроме того, многочисленные берберы с соседних гор Кабилии, которые в свое время уже составили основную часть населения. В описании Аэдо это жалкие бедняки, возделывающие сады для богачей и мечтающие получить место солдата в ополчении: только в этом случае они смогут утолить свой голод… Несмотря на предупредительные меры, принимаемые государством, и цеховую подозрительность, во всей Османской империи не было города, куда не устремлялся бы нескончаемый поток иммигрантов из обнищавших или перенаселенных деревень. «Эта нелегальное и доведенная до крайности рабочая сила представляет собой источник дополнительных доходов для богачей, которые задешево приобретают работников для своих домов, садов и конюшен…» Эти несчастные составляют конкуренцию даже рабскому труду301. В Лиссабоне, куда стекается множество людей, хуже всего положение черных рабов. В 1633 году при общей численности населения около 100 тыс. их насчитывалось более 15 тыс.; на праздник Nuestra Senora de las Nieves, Богоматери Снежной, все они выходили на улицы города в набедренных повязках и цветастых одеждах. «Они очень стройны и имеют более красивое тело, чем белые, замечает один капуцин302, — так что голый негр выглядит лучше, чем одетый белый…»