Часть их боли

– Ай, не говорите про них! – оборвал старец, проявив неожиданную резкость. – Я ими никогда не пользовался и не собираюсь, потому что никакая магия не даст того, что даст хороший, полноценный сон, проведенный в нормальной постели. Идите, достопочтенный! Да хранит вас наш мудрейший Фойрес.

* * *

Пока Дайрик вел увязавшуюся за ним племянницу назад, головка той была занята совсем нехорошими мыслями. Она как-то и позабыла о том, что ее жених повязан с кельпи. Это что же выходит, их брак не случится из-за проклятой кобылицы? А как же ей потом объясняться перед Ее Величеством? Что скажут про нее фрейлины, когда узнают про расстроенную свадьбу? Засмеют, оболгут, а Камелия будет глядеть своими наглыми глазами и шипеть от радости, как змея.

– Дядя, – робко попробовала поинтересоваться Оскуриль.

– Помолчи пока. Дойдем до твоей спальни, там скажу…

И Оскуриль, потупив взор, старалась поспевать за родственником в надежде вернуться побыстрее, потому что она была одета в домашнее платье, а ее прическа выглядела неряшливо. Порядочным девушкам не пристало являться перед другими в подобном виде, поэтому она искренне переживала, чтобы их ненароком не заприметили другие фрейлины.

Уже в своих покоях она отогнала зунгруновскую рабыню Казгул в угол, где та и затаилась, зыркая из темноты своими почти черными глазами. Оскуриль присела на кушетку, сложила ручки на коленях. Дайрик заходил из угла в угол, пока его разглядывали тревожным взором, а потом и вовсе переместился в другую комнату, где обычно встречали гостей, там сел в кресло и омрачился думами. Все решится завтра, когда ему доставят труды Абесибо Наура. Или все уже решилось? Разве не подтвердил ли сам архимаг, что странности придворного Ралмантона слишком необычны даже для связи с кельпи?

Так он и сидел, и думал, а пугливая Оскуриль боялась слово молвить, дабы не навлечь на себя гнев. Наконец девушка выдохнула, пригладила свою растрепанную косу и обратилась к рабыне:

– Казгул, причеши меня на ночь.

Зунгрунка покорно примостилась за ее спиной, раскидала волной по спине блестящие волосы, напоминающие цветом черненую сталь. Она проходила их костяным гребнем, пока Оскуриль разглядывала носочки своих шелковых туфель, которые обвивали ленточки. Порой девушка бросала взоры на цветастую ширму, которая загораживала собой вход во вторую комнату. Ее тяготило мрачное безмолвие дяди. Ее тяготило и собственное вынужденное безмолвие, потому что ей хотелось выговориться.

Позже Казгул перестала бояться незримого присутствия консула, который сидел неподалеку, крепко задумавшись, и тихонько обратилась к фрейлине.

– Волноваться? – некрасиво улыбнулась она.

Однако Оскуриль лишь поджала губы, как капризное дитя. Смуглая рабыня знала ее много лет, а потому видела, что в душе у девушки бушует буря.

– Вы волноваться молодой Ралмантон? – повторила она шепотом.

Оскуриль кивнула.

– Моему дядюшке что-то не нравится. Говорит, что свадьбы может и не быть, а я… Я не понимаю, что происходит… Ведь все так ладно складывалось, и семья известная, местная, а не какая-нибудь отдаленная глушь, где одни гагатовые поля. Ну почему Праотцы не дают мне хорошей жизни? Неужели я не заслужила ее? – выдавила она тихо, сдерживая слезы.

– Не переживать, хозяйка.

– Да как же мне не переживать, глупая ты, Казгул!

– Вы сами говорить тогда еще, что Ралмантон страшный, долгоносый, как ворона. Лицо как мука, а сам как длиннющая палка. Глупый раб, глупый, как мы. Помните? Зачем вам такой муж, который был рабом? Много хороших вокруг, свободных.

Оскуриль призадумалась. И правда, чего она так распереживалась? Может, все не столь страшно, как ей почудилось поначалу. Вытерев взмокшие глаза пальчиком, она погрузилась в раздумья, будет ли у нее новый муж и как это воспримет матушка-королева. А может, она уже все знает? От мысли, кого ей могут выбрать в мужья, лицо ее то вспыхивало стыдом, то делалось мертвенно-бледным.

Пока она по-девичьи страдала, из соседней комнаты показался хмурый Дайрик. Он был уже без маски. Зыркнув своим будто застывшим взглядом на Казгул, он протянул ей стеклянный пузырек, который придерживал двумя пальцами.

– Рабыня, выпей, – приказал он.

– Вы говорить выпить это? – зунгрунка поглядела на него в тупом удивлении.

– Да, прямо сейчас. Или отправлю на мясной рынок с первым рассветом.

Вытянув смуглое лицо, Казгул приняла у него из рук флакон, затем безропотно выпила безвкусное содержимое. После этого ей приказали привести в порядок соседнюю комнату, куда она и ушла. Она возилась там, за ширмой, а фрейлина слушала ее слегка рассеянно и ждала, когда дядя все расскажет. Оскуриль больше не могла терпеть, по крайней мере так ей казалось. Но Дайрик продолжал оставаться безмолвным, лишь присел на край кровати и прислушивался к копошению рабыни, пока через пять-семь минут напряженной тишины не раздались сдавленные хрипы, а затем и стук упавшего тела.

Оскуриль побледнела и вскинула испуганный взор.

– Дядя… – поняла она.