Часть их боли

– Думай в следующий раз, перед тем как выбалтывать все рабыням! – холодно заметил он, потом достал из-под мантии карьений и обтер им руки, чтобы убрать возможные следы яда.

– Но это моя Казгул! – всхлипнула девушка.

– Нет больше Казгул. Не она виновата, что отправится завтра на съедение, когда яд растворится без следа, а ты, глупая девчонка. Теперь послушай меня, только не смей никому ничего выбалтывать. От этого зависит твое счастливое будущее, поняла?

Оскуриль кивнула, затем трогательно расплакалась.

– Скажем так, – медленно продолжил Дайрик. – Я долгое время раздумывал над тем, почему твой жених и мой будущий родственник так невосприимчив к ядам, с которыми мы работали. Все ему дается играючи, на лице и руках ни одного шрама, хотя каждый второй из нас носит тавро от этого ремесла. Даже белая роза – и там, боюсь, выяснив ее состав, только он совладает с ней, когда для меня она останется смертельно опасна. Слишком много вопросов. Слишком много странностей. Но теперь я понял… – Он достал из-под мантии письмо Иллы Ралмантона. И, поглядев на племянницу, все-таки соврал ей: – Все дело в демонической кобыле… Из-за нее у твоего брака нет никакого будущего. Из-за нее он никогда не посмотрит на тебя как на жену, а будет ходить по суккубам, утоляя свою животную похоть, да по тайным покоям, утоляя похоть уже других женщин.

Оскуриль побледнела.

– Но, дядюшка, ведь достопочтенный архимаг говорил, что Абесибо Наур придумал заклинание для снятия клейма кельпи!

– Этим я и займусь, радость моя. От тебя потребуется пока никак не показывать наши волнения по этому поводу. Нам нужно, чтобы молодой Ралмантон отбыл в Нор’Алтел. Только тогда мы сможем спокойно обратиться к Галению Бактусу, чтобы снять клеймо. Благо нам с этим услужливо помог советник.

– Он тоже волнуется за своего сына! – догадалась Оскуриль.

– Само собой, – усмехнулся Дайрик, сморщив рот в сторону. – Жить-то ему осталось недолго, потому и ухватился за меня, единственного, кто может помочь ему, сообщаясь через совещания консулов. У нас свои планы на Юлиана… Ты пока не встречайся с ним, а когда мы будем провожать его в поход, то я буду поблизости, чтобы ты не сболтнула ничего лишнего.

– А Ее Величество?

– Что с ней?

– Матушка тоже печется о здравии Юлиана. Разве не должно нам сообщить ей о планах, раз он ей так до души?

– Да, до самой глубины, кхм… души, – Дайрик снова не выдержал, усмехнулся. – Нет, прелестница, это нужно осуществить в полнейшей тайне: если узнает Ее Величество – узнают фрейлины. И тогда вести разнесутся по всему свету!

Оскуриль активно закивала, представляя, как счастлива будет Камелия, если клеймо с молодого Ралмантона так и не снимут, чтобы ее соперница всю жизнь оставалась мученицей.

– А когда вы снимите с него проклятие?

– Когда подготовимся, – снова ухмыльнулся дядя.

– Надеюсь, у вас все получится, потому что Юлиана надо спасать от этой злой кобылицы. Понимаете, дядюшка? Надеюсь, тот миролог Галений Бактус поможет вам! – весело щебетала девушка, позабыв, что в соседней комнате лежит тело ее верной рабыни.

* * *

Пока каждый участник заговора, этого тугого клубка из гадюк и удава, преследовал свои планы: Илла хотел прибрать себе бессмертие, Дайрик желал ровно того же, а Оскуриль решила, что ей непременно нужно избавиться от соперницы, – Юлиан возвращался из дворца. Он шел в окружении небольшой свиты из двух охранников и личного камердинера. В тишине над пустым залом довлел черный платан, роняя на истоптанный за день туфлями ковер свежие белоснежные лепестки. Приглушенно мерцали сильфовские лампы, погружая все вокруг в приятную полутьму.

Юлиан вышел за стены, подставившись звездному небу. По аллее еще сновали некоторые люди и нелюди, рассматривая новую статую Фойреса. К неудовольствию элегиарской знати, мастрийское божество оказалось выше старца Прафиала на каких-то полвасо – разница математически несущественная, но значимая для душ верующих.

Разглядывая скульптуру, молодой Ралмантон скользил по ней взглядом, пока, опустив глаза к ее ногам, вдруг не заприметил знакомое лицо. Отчего вздрогнул.

Знакомых и тех, кто называл его другом, у него в городе было превеликое множество. Но сейчас на него смотрел не элегиарский чиновник и даже не мастрийский приезжий… Нет, это был одетый в ноэльский плащ через одно плечо, васильковые шаровары и заправленную в них рубаху, украшенную олеандрами, купец из Ноэля – Авгусс ло Ксоуль. Оба они созерцали друг друга. И с каждым мигом глаза Авгусса становились все круглее от изумления, пока внутри Юлиана все сжималось в ком. Сообразивший, чем грозит обернуться такая встреча, вампир подошел нарочито будничным шагом к прибывшему, который держал в руках шкатулку, и произнес на ноэльском языке:

– Да осветит солнце ваш путь! – И похлопал купца по плечу, чтобы тот не рухнул перед ним на колени.

– Господин Лилле Адан! – поразился пожилой Авгусс. – Не верю своим глазам! Неужели передо мной стоите вы, а не грим?!