Часть их боли

Наконец стихотворение закончилось, пуховый голос Оскуриль умолк, а по ее щечкам снова разлился румянец: она ждала похвалы в ответ за старания. Однако Наурика молчала и лишь глядела, как искусно вышивает красавица Камелия, как иголка ее то ныряет в полотно, то рыбкой выныривает наружу.

– Очень хорошо, Камелия, – улыбалась покровительственно она. – Можешь приняться за правую нижнюю ветвь, украшенную лентой.

– Ваше Величество, – мило осведомилась Оскуриль, – вам понравилось?

– Да, моя милая. Хотя сегодня твой голос фальшивит. Видно, что мысли твои заняты совсем не моим Либелло.

Тонкий намек королевы касался исключительно Юлиана и не подразумевал под собой ничего плохого. Однако девушка вдруг сделалась бледной: она увидела во фразе лишь упрек. Ни воспитание, ни ее исключительно женский характер не позволили ей спросить напрямую, чтобы развеять гнетущие сомнения. А оттого она лишь надела на свою милую мордашку виноватую улыбку и опустила взгляд. Ну а все другие фрейлины тут же понимающе заулыбались, будто стараясь поддержать ее, однако на деле смакуя удовольствие от такого укора.

– Наша юная Оскуриль, как и все мы, подвержена волнениям души, – прощебетала ласково Камелия и кольнула взором соперницу, дабы прочесть в ее глазах, распознала ли та выпад.

– Ее душевное волнение уступит зрелости, – величаво улыбнулась королева, и спина ее выпрямилась. – Я тоже когда-то была молода… Тоже переживала о тогда еще молодом Морнелии. Душа моя волновалась при каждом выходе, когда он смотрел на меня. А как он на меня смотрел!

– И сейчас, наверное, смотрит, Ваше Величество, до чего вы красивы и статны, – ляпнула одна из девушек, чтобы сказать комплимент.

– Анаель… – склонила осуждающе голову Наурика. – Что с вами сегодня, милые мои, что вы потеряли всякий ум? – И она поглядела на любимицу.

И хотя вновь не было ничего в этом взгляде предосудительного, была лишь королевская усталость от неразумности юных барышень. Но Оскуриль снова посчитала, что это мастерски упрятанный в кружева укор. На нее опять победоносно посмотрела Камелия, уверенная, что сегодня отвоевала у фаворитки толику внимания. Тут Оскуриль вскинула из-под ресниц свой мягкий взгляд, и две соперницы встретились, всего лишь на миг, короткий, но достаточный для того, чтобы обе, отведя глаза, поняли: они не просто соперницы, а враги. Враги, у которых разное оружие: острый язык и милая невинность, – но оружие одинаково грозное и преследующее одну цель разными путями.

Вскоре королева устала сидеть в кресле на подушечках. Ей все приелось, даже вышивка. И даже стихи Либелло Лонейского – и те при если не тысячном, так сотом перепрочтении сделались пресными. Когда в зал вбежал слуга, доложив, что во дворец прибыл торговец из Ноэля с дивными серебряными украшениями на продажу, королева Наурика сочла это за возможность развлечься. Вместе с фрейлинами она все бросила, поднялась и, шурша платьем, поспешила в небольшую комнату, где ее ждал гость со шкатулкой.

Однако Оскуриль задержалась подле кресла, делая вид, что желает поправить юбку. Когда последний человек покинул зал, она вдруг кинулась к пяльцам, схватилась за них. В неистовой злобе, краснея, она принялась делать безобразные стежки в том месте, где работала Камелия. А потом и вовсе, грубо втыкая иглу в шелковое полотно, нарочно порвала золотую дорогую нить. Уловив тонким слухом шаги слуг, которые шли убрать в зале, она бросила работу, поправила прическу и чинным шагом проследовала за Ее Величеством. А душа у нее пела от удовольствия. Мысленно она уже видела, как Камелию отругает королева за неуклюжие, кривые руки. Могла ли Оскуриль сделаться второй фавориткой? Нет, не могла! Она всегда должна быть самой милой и любимой – первой!

* * *

Когда над дворцом взошла луна, Оскуриль сидела в своей постели. Под рубахой виднелись очертания ее нежного белого тела, никогда не знавшего невзгод и будто созданного для материнства. Волосы девушки, доселе заплетенные в витую косу, точь-в-точь как у королевы, теперь разметались по плечам, спустились по спине, и их вычесывала сморщенная, как сухой финик, рабыня Казгул. Казгул была из Зунгруна.

– Ваш волос так хорошо, хозяйка! – улыбалась она кривым ртом, тяжело говоря на рассиандском. Оскуриль не терпела в своем окружении красавиц, а потому все рабыни у нее были как на подбор безобразны.

– Узнай у королевских, какую прическу завтра будет носить наша благословенная матушка, – приказала девушка.

– Как вы скажить, я все сделать, – продолжала улыбаться невольница.

– Кстати, выяснила насчет фрейлины Камелии?

– Да. Ругать ее королева. Ругать сильно!

– Жаль, она ведь такая старательная, – на щечках Оскуриль закрасовались милые ямочки.