Часть их боли

– Почему?

– Живут как зверье. Не пьют, а жрут! Сельских вил боятся пуще городской охраны.

– А мы нет? Каждый месяц отдаем все сетты, лишь бы глотка не высохла. А цена на негожих растет! Задумайся, у них рынков нет, законов нет. Иногда кажется, а может, и лучше, когда за тобой Гаар не смотрит? Что возьмешь, то твое! Мне никогда не доводилось пить аристократку… Мол, у них кровь бархатнее. Но хоть тут выпью, почувствую себя северным, свободным! Говорят, за стеной их много, полным-полно сундуков с золотом, серебром и драгоценностями, дворцов не перечесть, а при каждом конюшни с сотней дивных скакунов. А ты, а?

– Что я?

– Чего бы ты хотел?

Грубо ухмыльнувшись, матерый почувствовал, как зазудели его клыки. Таких, как он, простых, кормили дурно: один негожий невольник на двоих раз в месяц, поэтому зачастую глотка першила дни напролет. И пусть ему в предстоящей бойне было важнее просто выжить, он тоже решился немного помечтать, чтобы отвлечься от своего тяжкого бремени.

– Молодуху хочу… – произнес он. – А там какая, богатая, нищая – неважно. Лишь бы не чумная. Можно две… Больше и не выпью. Остальных лучше продать или, может, сделать невольницами. Придержать до момента, пока рабы не подорожают, а потом на рынок. Ну или хотя бы одного коня, закрою им все долги. Это если нам позволят их взять, Мадий.

Они еще долго смаковали сладость от предвкушения, как и многие другие вампиры, мечтающие о легкой наживе и недолгой воле. Все они брели по тропе, по лужам, устремляли взоры вниз. Там, посреди котловины, на большом холме собирались сотни укрытых полотнищами повозок. Изможденные переходом плотники и рабы под командованием инженеров-мирологов начинали разгружать обоз, чтобы возвести «Птиц Фойреса». Пока было непонятно, что же это за «Птицы» такие: Гусааб ревниво охранял свое строительство. Но, разглядывая из-под вороньей маски, под которую затекала вода, все это нагромождение, Юлиан понимал, что город они должны взять… Правда, какой ценой?

* * *

Когда Юлиан прибыл к своему шатру, вечер перетек в ночь. Низ ущелья, ощерившийся зубцами стен, подсвечивался сильфовскими фонарями, верх же утопал в черноте. Бросив взор на эту оскаленную пасть, часть которой была скрыта за обрывистым холмом, где разгружался обоз, переодевшийся Ралмантон зашагал на совет. Под его ногами разлетались брызгами лужи. Хотя ночь уже опустилась на лагерь, сюда продолжали стягиваться отряды и лары. Слышались человеческие вскрики, потом шлепки на скользкой глине, и вампиры в карауле хищно скалились, ведь людская неуклюжесть была им в радость.

– Умрете, не добравшись до стен! – смеялись они. Но ответом была лишь разъяренная тишина, прерываемая вскриками.

Дойдя до большого павильона, где по периметру стояли флагштоки со знаменами, Юлиан встретился с Руфирием и Терумом Обараем. Последний, отец милой Оскуриль, относился к нему уже как к сыну, поэтому тепло поприветствовал будущего родственника.

Перед прибывшими мерифиями с почетом раздвинули колышущиеся тяжелые пологи.

Тут были облаченные в доспехи, пахнущие хищным, тяжелым запахом, как пахнет вымоченная волчья шерсть, оборотни. Они сидели посередине, у корзин с углями, и занимали собой половину шатра. Глаза их мерцали отблесками огня, а лица были горделивы. После смерти консула Рассоделя Асуло в том страшном пожаре предводителем стал Расс Асуло – средний сын, жадно желающий славы. Он был молод, зол, статен, как сам Химейес, а его полудоспех укрывала в плечах шкура бывшего соперника, погибшего в жестоком бою один на один.

Неподалеку от оборотней восседало восьмеро мерифиев людских ларов. В каждом ларе здесь насчитывалось уже не пятьсот ратников, а полторы тысячи, которые делились по рикасиям, а также матриям. Пусть люди и превосходили числом всех прочих демонов, но среди их командиров не было ни одного, кто казался хотя бы ровней Рассу по статусу и той силе, которую он воплощал. Поэтому все они считались прежде всего с оборотнями, будто рожденными для жестокой войны.

Чуть поодаль сидели мерифии мастрийцев и чародеи. Среди вторых – бородатых, старых и великих – сразу же узнавался Гусааб Мудрый. Его Юлиану удалось увидеть еще у реки Маринны, хотя тогда они не смогли перекинуться даже словом. Скользнув безразличным взором по этому сухому сандаловому лицу, где на щеке чернела бородавка, Ралмантон присел рядом с Обараем, скрутил на подушке ноги, чувствуя исходящий от земли холод.

– Прибыли мерифии вампирских ларов! – оповестил раб.

Все внутри закивали, приветствуя, и тут же погрузились в бурные обсуждения. Чуть позже мастрийцы представили свой план осады, одобренный архимагом, отчего предводитель оборотней принялся им высказывать:

– Престранное у вас желание, достопочтенный! – говорил Расс. – Мало того что из-за вашего опоздания мы начнем не с начала осени, как рассчитывали, а с середины, когда местные уже сняли урожай… Нам предстоит жить в грязи и холоде. Так теперь вы желаете еще и оттянуть штурм? Доколе? Пока мы не окажемся слабее этих гадливых змей, место которым на стене?