Часть их боли

– Признаться, я не любитель охоты, – наконец сказал он своим ленивым блеклым голосом. – Грубое развлечение, свойственное неотесанным мужланам или пропахшим волчатиной царедворцам. Нам, ученым мужам, не должно в такое вмешиваться, потому что наше дело куда изощреннее и сложнее. Пока они охотятся на облезлую хитрую лису, мы загоняем цели куда более великие. Но я не хотел бы расставаться с тобой вот так, поэтому, если ты не против, я желаю составить тебе компанию…

Юлиану осталось лишь согласиться на предложение от того, кто будто бы желал достойно попрощаться. Чуть позже веномансеры расстались. Обдумав все произошедшее, Дайрик пришел к мнению, что на самом деле все сложилось гораздо лучше, чем казалось поначалу. Ведь ставший калекой Илла Ралмантон не успел предать, но успел вложить ему в руки все нужные нити интриг, которые он натянет уже сам. Больше никто не помешает ему владеть бессмертием единолично. И Дайрик видел в этом знак все той же судьбы!

* * *

У Гусааба Мудрого была безупречная репутация мудреца, лишенного всяких пороков. Его нельзя было ни в чем обвинить или сместить, так как за него стояла горой вся мастрийская знать. Его младшие родственники, включая Дзабанайю, Фаррина и Адро, занимали важные кресла. Гусааба нельзя было подкупить, потому что он мыслил иными категориями, отличными от златожорства. Его нельзя было убить – он не боялся смерти, поэтому тщательно подготовился к ней. Получись у посланных наемников заколоть старика – сработают пружины мести, отчего весь Элегиар узнает о сыне советника.

Впервые за много лет Юлиан повстречался с честным человеком… И тогда он понял, почему честь и благородство так яростно вырываются из всех детей в знатных семьях, почему в союзы вступают лишь подлецы. Ответ прост: с принципиальными людьми иметь скользкие дела, предполагающие обман, крайне сложно. Такие люди чрезвычайно неудобны, потому что честь для них куда важнее выгоды. Именно поэтому Юлиан и готовился отбыть из дворца, побежденный, но чувствующий, однако, к своему противнику уважение. Противник мог предать его природу огласке, но не сделал этого. Он лишь пожелал не допустить проникновения чужеродной силы во дворец. Правда, не был ли сам Гусааб здесь чужероден со своей честью?

Известие о том, что Юлиан Ралмантон желает отбыть из дворца, никого не удивило. Всем казалось естественным, что, застав больного отца и убитую невесту, молодой придворный пустится в путешествие. Тем более не он единственный собирался уехать. Другие, такие же молодые, как и он, уже отправились прочь из Элегиара. Причем многие вернулись в захваченный Нор’Алтел, но уже с бумагами о назначении на разные должности. После восстановления он обещал вновь стать важным городом, лежащим на торговом перепутье между плодородным Айрекком и объединенными Нор’Мастри и Элейгией. Многих манила эта сказочная жизнь под пальмами. В дальнейшем отделившиеся аристократы так плотно осядут там, что от них пойдут свои семьи, свои ветви, в будущем считающие себя не связанными с Элегиаром.

Но это произойдет позже и будет уже совсем другой историей.

А пока оставшаяся во дворце мастрийская знать искренне веровала, что империя на деле является не Элегийской, а Мастрийской. Расчет короля Морнелия, назвавшего своего внука в честь Элго Огненного, сработал как нельзя лучше. Мастрийцы думали, что именно их владыка сейчас растет в закрытых покоях, что он восславит их народ и со временем божество Фойрес станет главным в пантеоне богов, сместив даже Прафиала. Эта присущая южным людям гордыня остро чувствовалась и в их поведении, и в их одеждах, которые они лишь отчасти сменили на местные, и в их молитвах.

В один день, незадолго до дня Гаара, на аллее Праотцов в честь победы устроили большой пир. Было ненастное серое утро. Между ногами огромных мраморных статуй, белеющих на фоне скудного пейзажа, поставили множество столов. Столы протянулись почти на милю, и с них кормили отдыхающих паломников, философов, не имеющих собственного богатого дома или чина, столичных нищих поэтов и менестрелей. В общем, всех людей духовных.

Король Морнелий восседал со своей женой на помосте, окруженном магическим щитом и почти сотней магов, пока у столов вовсю пировали. Между чаркой дешевого вина и порцией пышного хлеба все восхваляли величие слепого правителя. Все делали вид, что он действительно велик, а не полулежит сейчас в резном кресле, развалившись, и не глядит апатично, отвесив челюсть. Вздыхающая королева постоянно пыталась привести своего супруга в порядок. Однако Морнелия, похоже, его вид не заботил, на его лице отражалась великая скука и усталость от жизни.