Часть их боли

Между тем королева увидела Ралмантона среди знати, пришедшей скорее облобызать ноги священной семьи, нежели посмотреть на нищих оборванцев. Они оба встретились взглядами, и Юлиан вежливо поклонился. Наурика едва опустила голову, и в глазах ее явно читался укор: она знала об отъезде, но не приветствовала такое решение. Сжав до белизны тонкие губы, она следила, как, откланявшись, Юлиан направился к церемониймейстеру, с которым собирался выехать на охоту в ближайшие дни.

– Наурика, гости довольны? – шепнул король.

– Весьма. Они восхваляют твое имя.

– А как им новая статуя Фойреса?

– Гости восторгаются ею. Мастрийские скульпторы действительно весьма умелы. – И королева вздохнула, ибо слишком много мастрийского стало в последнее время во дворце.

– А его пророки или паломники здесь есть? – спросил блеклым голосом Морнелий Слепой.

– Кажется, да.

– Попроси подозвать их ко мне. Хочу поговорить.

У ног белокаменной статуи Фойреса действительно стояли мастрийские паломники, пусть и немногочисленные в такое время года – была зима. Но они все-таки пришли. Все они были замотаны в плащи или хламиды, блекло-красные, серо-желтые или обычные серые и дрожали под степным ветром. Но все равно в глазах большинства горел огонь тех блаженных, что ради веры стерпят и холод, и голод. Один из паломников, мужчина уже седой, сухой, но еще не совсем старый, расположился прямо у сандалии Фойреса и глядел высоко вверх. На нем, как и на статуе, была надета широкая хламида, подпоясанная красно-желтым кушаком. Его кое-где седые, куцые локоны вились у шеи, а налетавший ветер то сдувал, то раздувал неброскую одежду.

– Хороша, ай хороша! – говорил паломник. – Но не чересчур ли вычурна? Фойрес чтил скромность, а тут пламя позолотили. – И он обратился к стоящему рядом Юлиану: – Как вам статуя, почтенный?

Юлиан в некотором удивлении посмотрел на столь смелого богомольца. Но паломникам и правда была присуща уверенность, будто перед Фойресом все едины. Разглядывая золотую маску ворона, ее клюв и изящные изгибы, мужчина повторил свой вопрос.

– Не желаете говорить? – посетовал он. – Я выгляжу недостаточно богато, чтобы вы уделили мне, бродячему философу, внимание? Брезгуете грязью?

– Грязь не всегда покрывает грязную душу, как и под золотой мантией не всегда живет душа добрая, – снова удивился Юлиан. – Но почему ты, странник, решил заговорить именно со мной? Иди, поешь, услади старость ярким вкусом, успокой пожилые ноги на лавке. Наш король угощает. Зачем тебе я?

– А я люблю беседовать… Тем более ваши синие глаза мне показались знакомыми. Пусть я не вижу вашего лица, но у меня чувство, будто я вас знаю.

Юлиан бросил на него напряженный взор. Неужели призраки прошлого узнают его даже под маской ворона?

– Где же ты видел такие синие глаза? – холодно спросил он.

– У одного молодого мужчины по имени Генри.

– Я не Генри, – заметил аристократ в небрежной манере.

– Значит, я ошибся. Простите, добрый человек!

– Тем более Генри – северное имя.

– Да? Может, его звали и не Генри, я плохо помню. В любом случае теперь его будут звать иначе… Но вы мне его напомнили взглядом. Этот Генри был славным малым, чистым светом! – странник вздохнул. – Редко я видел столь великую душу, как у него. Мы, в общем-то, и ищем маленьких людей с великими душами, желаем встретиться с ними. Ведь такие люди или даже вампиры – это сияющая драгоценность! Я видел Генри дважды. В первый раз я учил его, правда, назвался тогда другим именем. Потом встретился с ним вновь, чтобы пожать плоды учения, но он уже не узнал меня. А вы встречали человека, который чему-то вас научил?

– Может, и встречал… – ответил отстраненно Юлиан, почти не слушая, ибо понял, что перед ним обыкновенный безумец.

– Вот, а Генри тоже отдался моему учению, поэтому все так же был светел, как солнце, когда я с ним встретился вновь… Он всю жизнь подавлял свою тень, не позволяя впускать в душу даже ее толику… Мы радовались…

Странник еще раз горестно вздохнул.

– Но когда ему пришлось спуститься в кромешную тьму, где мы все живем, он не справился с ней! Ее было слишком много. Растворился в ней, потеряв рассудок… Внешне он до сих пор здоров, но тень расползлась в нем, распахнула свои страшные черные крылья. И он уже принадлежит ей, став ее рабом. Увы, это великий бой – не победить тьму, а впустить ее и укротить, став ее хозяином. Но и великая победа! Вижу, глядите на меня как на сумасшедшего, – сказал паломник. – Я таковым, возможно, и являюсь! Уже долгие годы я путешествую, пока мои братья-странники либо смирились, либо умерли. И раз Генри проиграл тьме… Я ищу еще один свет, уготованный для меня, с которым также некогда встречался, заботясь о нем и подготавливая к грядущему… И он, кажется, уже примирился со своей тенью, сохранив себя. Как я всегда говорил, свет жаждет тьмы, чтобы быть светом!

– Это говорил не ты, – усмехнулся Юлиан, – а Инабус из Ашшалы, пророк Фойреса, 17-я аса. Ты только что пересказал мне целую асу, записанную в писании и известную наизусть всем его рьяным почитателям.