Часть их боли

– Почтенный. Почтенный… – вдруг послышался шепот.

На это не обратили внимания.

– Почтенный… – шепот стал сдавленным стоном.

Юлиан поднял глаза, вновь посмотрел в ту самую телегу. К нему обратил лицо один смертник, которого он поначалу не признал. Да и тяжело было узнать в этом лице, опухшем, с закрытым из-за фингала глазом, скошенным вправо носом, посиневшими от холода губами, – Момоньку. Но это точно был он, Момо, за два года повзрослевший и вытянувшийся. То, что его сущность не выдали его же подельники, было чудом. Часть из них на месте убили оборотни, поймавшие их во время ночного грабежа склада, а часть была доведена до такого состояния, что не могла ничего сказать.

– Это я, почтенный, я! – повторил юноша. Его голос окреп от слабой надежды на спасение.

Ему не ответили. На него даже не взглянули.

Внимание Юлиана было приковано только к табличке на шее, отчего Момо, не понимая, поначалу пытался тихонечко дозваться: он боялся стражников. Позже, сообразив, он также опустил взор на висящую на нем деревянную табличку, где красными буквами был выведен список преступлений: «Убийца. Насильник. Вор». И от этого вздрогнул. Его лицо перекосилось, он все осознал. Мимолетная надежда улетучилась. Обмякнув на дне телеги, он в бессильном отупении замер среди других таких же смертников.

А оттуда продолжали доставать подельников, подводя их к виселице, с которой путь вел прямо на мясной рынок. Людей подле скрюченного Момо становилось все меньше, пока Юлиан глядел на все со спокойным интересом, одним своим видом как бы напоминая осужденному все прошлые сентенции. Разве Юлиан его не предупреждал?

– Кхм… Приговаривается… – продолжал надрывать свое горло городской чиновник, думая, что интерес важного вампира связан с его деятельностью, – приговаривается к смерти вор, убийца и насильник!

На глазах зевающей толпы Момо вышвырнули из повозки. С него сорвали грязное серое полотнище, явив худое, как у скелета, тело, изуродованное побоями и порезами. У осужденного на ногах не имелось нескольких пальцев, отчего при быстрой ходьбе он начинал прихрамывать. На это Юлиан смотрел с безразличием, подперев указательным пальцем висок.

Тем временем с трудом ковыляющего Момо подтолкнули к виселице. Городской чиновник не выдержал и снова прокашлялся. Петля скользнула по каштановым космам, вившимся проволокой, легла на шею смертника, приобняв. Момо продолжал потерянно разглядывать свои изуродованные ноги, дрожа. На миг, не в силах сдержать чувств, он поднял пустые глаза сначала на Юлиана, потом к небу и прикусил губу. Петлю затянули. Когда из-под ног осужденного собирались выбить опору, чтобы освободить место для следующего, Юлиан мрачно усмехнулся и подал знак.

Его раб Рамьяс уже кинулся к помосту.

– Стойте! – крикнул раб. – Перед вами почтенный Ралмантон, магистр ядов, сын достопочтенного консула, советника Его Величества, Иллы Раум Ралмантона! Он желает услышать историю этого осужденного!

Повешение приостановили. Сбежав с помоста, городской чиновник приблизился к завешенному красной парчой окошку паланкина. Там он горячо раскланялся.

– Что вы желаете услышать, почтенный?

– За что конкретно его вешают? – поинтересовался Юлиан, показав пальцем на осужденного, шею которого обхватила петля.

– Так это… – чиновник обернулся. – Это один из местной шайки, которую поймали во время грабежа складов оборотня… то есть почтенного Фурада… Этому повезло, что сразу сдался. Его сильно не мучили. Негодяй помогал содержать притон здесь, у Баришх-колодцев. Девок туда загоняли местных. Убийства совершали. Грабили лавки, выносили склады, убивая охрану. Это местная грязь, разъедающая наш славный город, от которой мы избавляемся. Да, почтенный, просто грязь, ничем не примечательная и не заслуживающая вашего внимания!

Выслушав представителя закона, Юлиан сошел с носилок, оставив ларец с ядами среди разноцветных подушек. Он прошел в своей черной мантии к помосту, где дрожал от холода и страха перед смертью Момо.

– До чего ты докатился, видишь? – спросил он.

– Да, – хрипло шепнул осужденный.

– Воровал?

– Воровал…

– Девок пользовал против их воли?

Момо промолчал.

– Убивал?

Момо не нашел что ответить. Лишь уронил взор в дощатый пол помоста. Взгляд его был уже не по-детски наивным, а измученным. Налетел промозглый ветер, всколыхнул его жесткие волосы, швырнул на них капли. Тут же, зашумев, полил сильный дождь. Юлиан со злой усмешкой на губах спустился с помоста, оставив нагого Момо мокнуть с завязанными за спиной руками. Вернувшись к паланкину, он обратился к городскому чиновнику, который продолжал так же услужливо кланяться:

– Ты прав, почтенный. Обыкновенная городская грязь, которую надобно смывать с городских улиц. Насколько мне известно, тех, кто совершил серьезные преступления, по закону принято продавать в качестве негожего раба на съедение. Но из-за нежелания чиновничьего люда возиться с оформлением и принимать на себя риски из-за побегов осужденных обычно сначала умерщвляют. И только потом отправляют на съедение – в свежем виде. Верно?