Часть их боли

– Разве ты не хочешь снова увидеть ее? – вкрадчиво спросил Ралмантон.

– Хочу… Хочу! – вырвалось у Момо. – Но… Она… Ну, они… Если они подумают, что я мертв, то не тронут ее… забудут о ней. А она, Лея… – И тут он вздрогнул, но признался: – А может, ей будет лучше, если я пропаду! Отец хочет выдать ее замуж. А я… Мы думали сбежать… но я ей столько глупостей про Север наговорил, почтенный. Обманываю ее, а она верит мне, глупенькая… – И Момо снова всхлипнул, не выдержав. – А когда она поймет, что я ее обманываю? Что я не тайный принц из Бурлянии. Нельзя мне туда! Ведь если они увидят меня, те, кто стоит над Сойкой… они снова будут бить, снова руки порежут, чтобы я это сделал, снова выведают о Лее.

– Но ты, наверное, поумнел с тех пор, как тебя поймали оборотни и сдали городской охране, не правда ли? И такого больше не допустишь? – глаза Юлиана насмешливо сверкнули.

– Но… почтенный, я помню… Тогда вы спасли меня. И не убили. И сегодня… – Юноша замолк, а затем выдавил из себя силой: – Я ведь жизнью вам обязан, дважды!

– Удивительно, что ты это вспомнил.

– Дайте мне возможность отплатить вам за жизнь служением, любой работой! Я шить умею! – И Момо снова разрыдался. – Умоляю! Дайте мне возможность воздать вам за все добро! Не хочу я на улицы, почтенный. Прошу вас!

Чувствуя, как слезы заливают рубаху, он кинулся к ногам хозяина особняка, рухнул перед ним на ковер, обхватил вытянутыми руками носки атласных туфель. На его лице читались и страх, и боль, и сомнения. Но сомнения с каждым мигом рассеивались, уступая место какой-то твердой уверенности в том, что он в кои-то веки поступает правильно.

Юлиан в задумчивости глядел на него сверху вниз, понимая, что за годы лишений Момо все-таки повзрослел и поумнел.

«Пока горя не хлебнул, счастья не увидел», – подумал он.

И дал знак наемнику Латхусу, отчего тот послушно уронил руку с пояса. Ему было приказано не отпускать мимика живым даже за порог, если тот решит выбрать свое прежнее ремесло. Однако, похоже, Момо выбрал жизнь.

* * *

Уже за полночь, когда принесли привычный красный конверт, Юлиан покинул особняк. К тому моменту юношей-вором занялся невольник Хмурый, неразговорчивый, но всей душой преданный молодому Ралмантону, поэтому Юлиан не сомневался: Хмурый сделает все как положено. И даже если сущность гостя ненароком раскроется, и тут домовой раб поможет утаить секрет от общественности.

– На глаза хозяину не показывайся, – угрюмо учил он.

– Как же я тогда буду ему служить? – спрашивал Момо, сидя на подстилке и отупело разглядывая свои ноги с отрезанными пальцами. Он чувствовал себя невероятно усталым.

– Я говорю про старого хозяина, достопочтенного советника. Почтенный Юлиан предупредил, чтобы не смел показываться ему на глаза. Понял? Жить будешь здесь, у меня. Два раза в день в подвалах проходит кормежка негожих рабов. Кормят вроде славно. Будешь есть то, что готовят им. Я буду приносить. В Апельсиновый Сад позади дома не суйся. В передние гостиные – пока тоже. Третий этаж для тебя также закрыт. Твоими порезами и синяками завтра займется наш раб-лекарь – он немой, ничего лишнего не разболтает…

Хмурый все говорил, говорил, слишком много, чтобы все указания запомнились с первого раза. Момо же пребывал в каком-то странном ощущении неестественности происходящего, ибо его желудок впервые за неделю вкусил нормальную пищу, пусть и холодную. И не успел домовой раб договорить, а сморенный бедами Момо уже уснул, свернувшись калачиком на шерстяной подстилке, которая казалась ему необычайно мягкой, словно перо, по сравнению с тюремной соломой.

Тем временем Юлиан брел пешком от своего дома в сопровождении одного наемника, дабы не привлекать лишнего внимания. Когда он уже собирался свернуть на тихую улочку, где, впрочем, весьма громко стонал ветер, ему навстречу выбежал некто, укутанный в плотный плащ.

– Это вы… кхм… Вестник? – спросили его в лоб.

Лицо Юлиана было надежно скрыто под капюшоном. Он не стал сразу раскрывать себя, а прежде всего принюхался и вгляделся в незнакомца. Незнакомцем оказался тоненький юноша, из-под края плаща которого выглядывал пестрый костюм королевского раба. Воющий ветер доносил от него застарелые и въевшиеся запахи мирта и ванили – это указывало, что раб обитает в местах, где женщины пользуются дорогими духами.

– Да. Что-то случилось? – наконец спросил Юлиан.

– Случилось. Вас, увы, не готовы принять! Сейчас во дворце страшный переполох. Все слуги, рабы, лекари заняты! А Ее Величе… – Тут раб умолк, испуганно блеснув глазами, ибо понял, что ляпнул лишнее. – Почтенная Маронавра занята. Так что прошу вас, возвращайтесь!

– Вы так и не сказали, что произошло.

– Принцесса, принцесса Бадба рожает!