Частичка тебя. Мое счастье

Подхожу к ней вплотную – нет больше сил терпеть хоть какое-то расстояние между нами. Осторожно касаюсь бледной от кипящей внутренней ярости кожи. Её дрожь ощущаю.

– Я не хочу тебя огорчать, Энджи, – сознаюсь устало, – знаю, что я в этом не преуспел. Но так или иначе я хочу совершенно другого.

– Ну давай, удиви меня, – она кривит губы с бесконечным раздражением, – чего же ты хочешь, Ольшанский?

– Чего я хочу? – повторяю эхом. – Чего я хочу, когда вижу тебя с любым другим мужчиной? Это ты хочешь знать?

– А ты время тянешь, потому что формулировки для ответа никак не выберешь? – Энджи обдает меня истинным своим бешенством. – Так не удивляйся потом, что пока ты со словами находился, Берг успел машину прогреть.

Уехать собралась? Да, вполне возможно, что эта идея забралась в эту умную голову.

– Мне не нужно выбирать, Эндж, – покачиваю головой, – все предельно ясно. Хочу тебя забрать. Себе. Полностью.

Надо же, как просто это озвучилось.

Секунды смазываются. Эндж набирает в грудь воздуха для новой яростной тирады. А я падаю вниз. На её губы.

Хочу её забрать.

И заберу. К черту!

Она замахивается – я перехватываю руку.

Она отталкивается – я прижимаюсь к ней сильнее.

Она кусается – я почти наслаждаюсь этим.

– Ну тише, тише, – прошу, соскальзывая с губ на подбородок, – оставь мне хоть язык. Он мне еще пригодится в жизни.

– Я тебя ненавижу, – шипит моя прекрасная бестия, – ненавижу, слышишь, Ольшанский?

– Слышу, – фыркаю, прижимаясь губами к мягкой точке у уха, – и знаю. Только я не могу больше, Энджи. Не могу без тебя.

– Ты прекрасно справлялся, – она вспыхивает, будто пропитана маслом. Пытается вырвать из захвата прижатые к стене руки.

Потом. Потом дам ей себя отлупить. Плевать уже. Пусть что хочет, то и делает, лишь бы больше не уходила.

– Отстойно я справлялся, милая, – ухмыляюсь еще ехиднее, – занимался херней, спал не пойми с кем, делал тебе больно. А ты – прекрасная, сильная, потрясающая. Ты лучшего заслуживаешь.

– Не тебя!

– Не меня, – соглашаюсь и трогаю губами чуть выше, – вот только я устал молча смотреть на мужчин с тобой рядом. И теперь им как-то придется со мной разбираться. Давай договоримся, ты выйдешь за того, кто перешагнет через мой хладный труп. Отличное условие для кастинга.

– Ну не ври, Ольшанский, – моя прекрасная бестия буквально расчленяет меня кинжально острым взглядом, – не ври. Столько лет была не нужна, а тут вдруг понадобилась? По-моему, ты – просто мудак. Тебе просто нужно выучить, что то, что я от тебя беременна, меня твоей собственностью не делает. Ты ушел от меня тогда.

– И ни о чем в своей жизни я так не жалел после, – произношу, прислоняясь к её лбу, – у меня в голове был пьяный бардак. Я наговорил тебе…

– Просто признался в любви к другой, мелочь какая, – Энджи с горечью кривит губы, – всего лишь после того, как мы переспали. Это ведь просто секс, так ведь? Ошибка!

– Я сам одна сплошная ошибка, – вздыхаю. Целую её в висок. – И если так задуматься – величайшая ошибка в твоей жизни.

– Как самокритично, – Энджи сверкает глазами, – мне даже добавить нечего.

– Давай я тебя отпущу, – предлагаю, – и ты зарядишь мне по морде. Я уже давно на это напрашиваюсь, а ты почему-то никак не выпишешь мне положенное. Давай? На раз-два…

Отпускаю её руки, практически сам подставляю голову. Но… Не дожидаюсь желаемого. А вот маленький твердый кулак впечатывается в мое солнечное сплетение с силой, заставляя меня охнуть и почти сложиться пополам.

– Сюрприз, – выдыхает Энджи почти обжигая меня своей кипучей злостью. А я пытаюсь наладить дыхание и смеюсь. Смеюсь. Потому что первый раз за год вообще чувствую хоть что-то.

Боль. Настоящую, чистую, живую. Не приглушенную бескрайней апатией.

А еще – бескрайнюю нежность к этой шипастой колючке, что отошла на пару шагов, обнимает себя за плечи, смотрит в сторону, но не уходит. Не уходит.

– Я без тебя как мертвец, Энджи, – выдыхаю, приводя себя в почти что вертикальное положение, – я ни черта не чувствую, творю какую-то дичь. Мне настолько на все плевать, что сам не понимаю, как еще не повесился.

– Я уволюсь завтра.

– Не уволишься, – качаю головой, – не пущу я тебя никуда.

– Ты мне не хозяин, Ольшанский.

– Нет, – соглашаюсь, глядя ей прямо в глаза, – всего лишь отец твоего ребенка. Впрочем, можешь уволиться, конечно. До родов работу вряд ли найдешь, но я согласен уже сейчас начать платить алименты.

– Ни черта мне от тебя не надо.

– Не глупи, – делаю шаг к ней, она – от меня. Кажется, сейчас начнем гонять в салочки по всему ресторану, – я ведь недолго еще тут пробуду. Пара месяцев – и уеду. Козырь не даст мне отбрыкаться от нашего соглашения.

– А, ну да, точно, как я забыла, – с лица Энджи будто разом стираются все эмоции, отворачивается к зеркалу, начинает смывать остатки несъеденной мной помады.

– Ну вот что ты делаешь? – наигранно возмущаюсь. – Оставь мой десерт в покое.

– Тебе вредно сладкое, – голос холодный, будто айсберг. И кажется, она совершенно не прочь отправить меня на дно.

– Ты злишься? – спрашиваю, подходя чуть ближе.

– Нет, с чего бы!

– Злишься, – констатирую я, – из-за чего?