Частичка тебя. Мое счастье

– А сам не догадываешься?

– Не могу сформулировать, – морщусь, – у меня сейчас такая вата в голове.

– А она что, хоть когда-нибудь не там? – язвительно интересуется Энджи, глядя на меня через зеркало.

– Ну, скажи же, – прошу, касаясь её спины. Ощущаю жар. Хочу соскользнуть ладонью на животик, смертельно хочу, но понимаю – сейчас все и так на волоске висит. Она не должна думать, что нужна мне из-за ребенка. Рано еще. Дохни и терпи, Ольшанский.

– Просто ты свинья. И трепло, – Энджи озвучивает устало, – даже грустно, что я умудрилась в тебя влюбиться.

– Это мы уже говорили сегодня.

– Мы много чего говорили сегодня, – глаза у Энджи снова яростно полыхают, – например то, что я тебе вроде бы нужна. А теперь мы возвращаемся к тому, что ты уедешь через пару месяцев. На новую прекрасную работу. И оставишь меня тут. Одну.

– Разве ты не этого хотела? – спрашиваю тихо. – Не того, чтобы я оставил тебя в покое?

– Меня ждут, – коротко отрезает она, пряча от меня глаза. Снова забираясь в кокон. Шагает мимо, виртуозно уклоняясь от моей руки.

Уходит к этому. К бывшему своему, черт бы побрал этого Берга. Лучше бы я сразу его послал далеко и надолго.

Я иду за ней. Через несколько шагов позади.

Вижу, как она подходит к столу, как её обеспокоенный кавалер поднимается со стула.

– Гелька, все нормально? Тебя долго не было.

– Прости, – устало произносит Энджи, тяжело опираясь на стол, – прости, что задержалась. Прости, что ввела тебя в заблуждение. У нас ничего не выйдет.

Ох ты ж, черт!

В своих амбициозных желаниях я, конечно, хотел этого. Надеялся на это. Но слышать вот сейчас…

Определенно, это может закончиться паршиво.

И видно, что вскочивший на ноги мужик отчетливо начинает злиться.

– Что за дурь, Гель. Мы даже еще не начали. Что тебе в голову взбрело?

– Я, – до того, как этот персонаж начнет выносить Энджи мозг, шагаю к их столику вплотную, чуть прикрывая её своим плечом. Повторяю, для слабослышащих, – ей в голову взбрел я. Николай, помнишь меня?

– Катился б ты отсюда, Коля. – Глаза у Берга нехорошо поблескивают. – Я со своей женщиной сам разберусь.

Ох, какие у нас волшебные заявления. И как дико от них чешутся кулаки – кто б знал. Но мы все еще в публичном месте, нужно хоть как-то сдержаться.

– С матерью моего ребенка ты без меня разбираться не будешь, – качаю головой категорично.

У Берга вытягивается лицо.

Он смотрит на Энджи за моим плечом, видит её короткий кивок.

– Можем выйти и разобраться по-мужски, если хочешь, – предлагаю спокойно, – в конце концов, она тебя из-за меня посылает.

Никуда мы не выходим, в итоге.

Уже секунду спустя кулак Дмитрия Берга знакомится с моим глазом. Знакомство выходит ярким.

17. Энджи

– Господи, какой же ты кретин, Ольшанский.

Я произношу это бессильно и протягиваю руку, чтобы забрать у него полотенце. Маша, наш ресторанный шеф-повар, как раз принесла лед, и можно запихнуть его внутрь полотенца. Должно быть подейственнее, чем быстро нагревающийся мокрый компресс.

Ник безразлично пожимает плечами, принимая из моих рук полотенце со льдом.

Мы сидим в кабинете шеф-поварини, пытаемся “зализать раны”. Без особой пользы, нужно сказать. Фонарь под глазом Ника уже налился глубоким фиолетовым цветом. Разбитый нос уже не кровит, но медленно припухает.

– Ты мог хотя бы отбиваться? А ты просто позволил навешать себе люлей. Еще хорошо, что у Берга вовремя башня на место встала после нескольких ударов. А так… Почему ты не дал ему отпор?

Ник снова пожимает плечами, не спуская с меня все того же внимательного взгляда, которым он меня изводит весь этот абсолютно дурацкий вечер.

– Если ты собираешься молчать, я могу и домой поехать. Кажется, Дима еще должен ждать. По крайней мере, те десять минут, что он дал мне на раздумья, еще не кончились.

И ведь правда не кончились.

И пусть я и не собиралась выходить к Бергу, особенно после того, как он включил жесткого самца и на прощанье проронил вот это все: “Даю тебе десять минут на передумать, жду в машине”.

Ник-то не знает, что я не собираюсь.

Не знает.

Бросает на меня взгляд Цезаря, пораженного в самое сердце любимым приемным сыном. А мне не стыдно. Даже после всего, что он мне сказал сегодня – не стыдно. Больно только. Больно и непонятно – как с этим жить.

Потому что “не могу без тебя”, “хочу тебя себе” – это все, конечно, мило. Но это не признание в любви. Даже рядом не оно. И потому что это не признание в любви, я буду с ним настолько жестока, насколько вообще смогу.

Господи, и зачем ты создал меня настолько мстительной?

– Не всегда и не во всем есть место драке, – устало и невесело озвучивает Ник, – я не хотел, чтобы он срывался на тебе. Я этого добился. Что получилось в результате… Какая разница?

– Какая разница? – я возмущаюсь. – У тебя вся рожа в синяках, господин директор. И именно ты торгуешь этой рожей и охмуряешь крупных клиентов.

– Ничего, – Ник безразлично отмахивается, – по телефону охмурю.

Кажется, его совершенно не волнуют потенциальные рабочие проблемы. Ну и… Ну и пусть.